— Вы уверены?
— В направлении квартала Комаров.
Это название выговорилось само собой. Последние кварталы перед рекой. Автомобиль проехал под железнодорожным мостом и оказался в неожиданном месте: серые дома, заводы, железная дорога… Марк почувствовал себя увереннее.
— Мне нужен бензин.
Таксист посмотрел на него с подозрением.
— У меня закончился бензин, — пояснил Марк. — Моя машина стоит тут, немного дальше. Найдите заправку.
Такси остановилось у заправочной станции. Марк купил канистру и наполнил ее бензином. И в этот момент разразилась гроза. Горизонт постепенно погрузился в черноту. Тучи сталкивались друг с другом, между ними пробегали всполохи нездорового цвета, цвета кровоподтеков. Марк вспомнил остров мертвых, возле которого его застал муссон во время последней поездки. «Новый знак», — подумалось ему.
Он взял зажигалку с витрины у кассы и заплатил сразу за все. Потом, под начинавшимся дождем, побежал к такси.
— Поехали прямо, а потом — первый поворот направо.
Воспоминания становились более четкими. В детстве он бегал тут с другими мальчишками, тоже из буржуазных семей, в поисках острых ощущений, здесь они дразнили собак и нищих.
Бульвар Де-ла-Сен упирался в пустынную улицу, с одной стороны которой стояли огромные резервуары, а с другой — маленькие домишки, обреченные на снос, с заколоченными окнами. Все как раньше. Двор Чудес без чуда…
Увидев темные кубические строения квартала Комаров, он приказал:
— Остановитесь здесь.
Тон таксиста стал еще более скептическим:
— Предупреждаю: я вас ждать не буду.
Марк расплатился с ним, повторив, что его машина стоит чуть дальше. Когда он вышел, дождь усилился. Тяжелый, темный, маслянистый. Вода смешивалась с красноватой пылью, вздымавшейся под ударами дождевых струй.
Пройдя мимо домов с разбитыми дверями, он углубился в переулок. Он шел минут десять, держа в одной руке конверты, в другой — канистру с бензином. Вдоль глухой стены, испещренной граффити и посланиями эротического содержания. Впереди его ждала серая прибрежная грязь Сены.
Он дошел до красно-белого парапета, на котором кто-то написал маркером, мелким почерком: «Господи Боже, прости меня за все мои грехи…» Очень кстати.
Марк пролез под парапет и подошел к самому берегу. Вдоль него тянулась дорожка для волока — узкая, пустынная полоска земли. Напротив — густой лес острова Сен-Мартен. Такая пустота в центре города поражала: сочетание настоящей деревни и заброшенных промышленных кварталов. Он добрался до нужного места — он был нигде.
Спустившись к самой воде, он прошел еще немного, мимо огромных грузовых причалов. У другого берега стояла проржавевшая баржа, служившая жилищем для бездомных; их собаки выли под дождем. Единственное проявление жизни на километр в округе. Он отошел чуть дальше и увидел «пожарную станцию» — здание без окон, стоящее на сваях, уходивших в воду. Зайдя под строение, он укрылся за одной из свай.
Там он выложил первые письма — те, которые уже прочитал, — на железный лист и полил их бензином. Поджег один конверт, смяв его в виде факела, и бросил его сверху. Пламя вспыхнуло с глухим треском, заплясало над мрачной водой, протекавшей под решетчатым настилом.
Марк смотрел на огонь. Это его участь — сжигать собственные угрызения совести. Свидетельство о смерти леди Дианы. Портрет Хадиджи. Разрушать. Стирать. Устранять. Следы своих поступков и связанные с ними сожаления.
Но на сей раз он не мог с уверенностью утверждать, что огня будет достаточно.
Он уже собирался бросить в огонь последние письма, но остановился. Вскрыл еще одно, датированное концом июля. Дрожащий почерк выдавал волнение:
…четыре слога, которые я все время отказывался произнести, просто чтобы защитить тебя, сейчас взрываются в моем мозгу: пре-да-тель-ство…
Марк вспомнил слова психиатра в Ипохе: «Никогда не предавайте его. Это — единственное, чего он не сможет вам простить». Несколькими абзацами дальше ниже он прочел (от дыма у него слезились глаза):
…Ты сбежала, ты бросила меня. В каком-то смысле я не могу сердиться на тебя за это: какое будущее ждало тебя со мной? Я не сержусь и за то, что ты воспользовалась моим положением — чем ты рисковала, убегая от человека, находящегося за решеткой?
Но есть кое-что, о чем ты, любовь моя, кажется, забыла: ты обладаешь чем-то, что принадлежит мне. Ты должна вернуть мне мою Тайну…
Марк смял листок и кинул его в огонь. В бешенстве он швырнул туда всю пачку или почти всю. Промокший до нитки, он смотрел на клочки почерневшей бумаги, уносимые рекой. Ему тоже хотелось бы погрузиться в этот жидкий огонь, в тяжелый поток, уносивший эти останки в никуда.
У него в руке осталось только два письма. Он открыл одно из них. Наэлектризованный, судорожный почерк. Местами бумага прорвалась.
Ты вынуждаешь меня на решения, которых я не хотел бы принимать никогда. Но, повторяю еще раз, ты унесла нечто дорогое для меня… И у меня есть только один способ забрать это у тебя…
Марк чувствовал, что не может вздохнуть. Удушье давило его, ребра, казалось, вот-вот треснут. Что имел в виду Реверди? Он перескочил через несколько строчек:
…Моя Элизабет… Вспомни цитату: «Эта бумага — твоя кожа, эти чернила — моя кровь». Мы с тобой заключили договор. Так или иначе, но тебе придется соблюсти данную тобой клятву…
Марк швырнул листок с угрозами в костер. Буквы корчились в пламени. Но его уверенность крепла: нет, на сей раз огня недостаточно. Ничто не будет стерто. Ничто не будет забыто.
Последнее письмо. Он бросил его в огонь, не вскрывая. Из головы у него не выходила последняя фраза: «Эта бумага — твоя кожа, эти чернила — моя кровь».
Он не знал когда, не знал как, но он был уверен, что это настигнет его.
Так или иначе, но прольется кровь.
73
Рената Санти все сделала прекрасно.
Вместо того чтобы устраивать литературный коктейль в своем издательстве или в каком-то старомодном ресторане, она сняла на этот вечер новый ночной клуб, «Ле-Ремиз», расположенный на берегу Сены, в последних перестроенных доках у моста Толбьяк. Во вторник, 14 октября, отмечался выход в свет первого романа Марка Дюпейра «Черная кровь», заранее объявленного бестселлером.
Необычность места вполне соответствовала стратегии Ренаты: она хотела подчеркнуть, что не приемлет привычные условности издательского мира. Не скрывая удовольствия, она играла в разрушительницу традиций, публикуя свой триллер в самом начале литературного сезона, открыто афишировала свое намерение сделать из него главное событие этого самого сезона.
До сих пор ей удавалось все задуманное.
Как и было обещано, она сумела выпустить книгу за месяц. Это произвело впечатление на Марка. Ему уже не раз приходилось работать над «горящими» документальными материалами, издававшимися за несколько недель, но он думал, что на издание романа потребуется больше времени. Но не с Ренатой. Текст передавали корректорам по мере того, как он вносил последние изменения.
