2
Дойл
Кладбище называлось «Сады заката», ухоженные лужайки, свежие и наводящие ужас. Атмосфера не отличалась серьезностью. Это место больше подошло бы для развеселого выступления Джона Тэша
[4]
перед тридцатилетними бездельниками, потягивающими вино по немыслимым ценам и болтающими по мобильным телефонам. Выбравшись из машины, Валентайн услышал, как еще один человек из траурной процессии пробормотал, что Дойла в таком месте уж точно не хватало, ха-ха.
Кряхтя, шесть человек извлекли гроб из катафалка и угрюмо понесли к свежевырытой яме, которая послужит последним пристанищем Дойлу. Холодный февральский ветер зло дул в спины. Старожилы называли Атлантик-Сити легкими Филадельфии. Восточные ветры отличались особой жестокостью. Поставив гроб на каталку, мужчины выстроились шеренгой под бдительным оком распорядителя похорон.
Валентайн шел, опустив голову. Кому охота лежать на кладбище, которое больше похоже на поле для гольфа? Он похоронил жену полтора года назад, после чего у него возникла стойкая неприязнь ко всем хлопотам, связанным со смертью. «Желаете сосновый гроб за тысячу долларов, мистер Валентайн? Или полированный клен за две?» Что он должен был ответить? «Положите ее в картонную коробку, ей уже все равно, и мне тоже»? Но горе было слишком велико, и ему пришлось пройти весь путь, начиная от выбора цветов и заканчивая выбором надгробия. Сам он хотел бы, чтобы после смерти его кремировали, а прах развеяли на берегу океана в Атлантик-Сити. Просто и рационально, такой и должна быть смерть.
Он приплясывал, чтобы согреть ноги, и слушал, как брат Дойла, отец Том, читает собравшимся из Нового Завета. Полицейские, политики и все судьи за последние тридцать лет пришли выразить соболезнования. Работать в правоохранительных органах Атлантик-Сити и не знать Дойла было совершенно невозможно. И на лужайке не осталось сухих глаз.
Тони покосился на Лидди, вдову Дойла. Она выглядела ошеломленной, словно все еще не могла поверить в случившееся. Будучи женой полицейского столь долго, она, наверное, решила, что после выхода Дойла на пенсию его жизнь перестанет подвергаться риску. Она утратила бдительность и теперь расплачивалась за это. Двое сыновей, Шон и Гай, поддерживали ее под руки, не давая упасть. Рыжеволосый Шон был точной копией своего отца. Гай, склонный к размышлениям музыкант, пошел скорее в Лидди.
За ними в инвалидной коляске сидела мать Дойла, Сара. Еще в 1974 году она возглавила кампанию против казино. Она была настолько убедительна, объясняя избирателям Нью-Джерси, что азартные игры – это плохой выбор, что по результатам референдума через четыре года их оставили только в Атлантик-Сити, городе, на который всем было наплевать. Он вспомнил, когда в последний раз виделся с ней. В ту ночь, когда Дойла ранили, двадцать лет назад. Она пришла в отделение «скорой помощи», чтобы поблагодарить его за арест стрелявшего в Дойла человека, который умирал в соседней палате.
Отец Том спросил, не хочет ли кто-нибудь сказать несколько слов в память о Дойле. Валентайн сделал шаг вперед.
– Дойл был моим лучшим другом. И напарником. Уверен, сейчас он смотрит на нас с неба, и ему не нравятся наши вытянутые лица. Я знаю много историй о Дойле. Вот эта моя любимая.
Как-то мы с Дойлом поймали парня, который крал фишки. Звали его Турман, и был он не слишком хитер. Турман ставил стаканчик с кофе на стол рядом с фишками другого игрока. Когда игрок отворачивался, Турман передвигал стаканчик на фишки, и одна из них прилипала к жвачке на дне.
Мы с Дойлом застукали Турмана и арестовали. Он божился, что понятия не имеет, каким образом фишка на двадцать пять долларов прилипла к его стаканчику. Было ясно, что никаких доказательств, за исключением этой жвачки, у нас нет и в помине. В общем, получалось, в суде будет слово Турмана против нашего.
И тут Дойлу пришла в голову мысль. Он пошел в кухню полицейского участка и взял дуршлаг. Надел дуршлаг на голову Турману и подсоединил его проводками к копировальному аппарату. Пока я отвлекал Турмана, Дойл написал на листке «ОН ЛЖЕТ» и положил листок в аппарат. Дойл попросил меня вести допрос. Я спросил: «Турман, вы украли фишку в двадцать пять долларов у этого человека?» Турман ответил: «Нет, сэр!» Тут Дойл нажал кнопку «копирование», из аппарата выполз лист, Дойл посмотрел на него и протянул: «Ого!» Ну а я говорю: «Турман, вы ведь давно этим промышляете, так?» А Турман мне: «Нет, сэр, это не я». Дойл снова нажимает кнопку. На этот раз буквы были увеличены вдвое. Турман затрясся. А Дойл сказал: «Думаю, тут никаких сомнений быть не может!» И вскоре Турман раскололся.
В море скорбящих мелькнуло несколько грустных улыбок. Вернувшись на место к остальным мужчинам, несшим гроб, Валентайн склонил голову. Отец Том закончил речь молитвой «Отче наш», и толпа рассеялась.
Дойл и Лидди жили в фермерском доме с этажами на разных уровнях в пригороде Абсекона. Вдоль улицы вереницей стояли машины, и Валентайн припарковал свою, взятую напрокат, в соседнем квартале. За весь день он не перемолвился словечком с Мейбл, поэтому включил сотовый и набрал рабочий номер.
Его сразу переключили на голосовую почту – это означало, что Мейбл разговаривала с клиентом.
– Привет, подруга, это я. Надеюсь, все нормально. Оставлю телефон включенным. Звони, если что.
Он вылез из машины и поежился от холода. Дверь дома была открыта, и он вошел.
В накуренной гостиной было полно полицейских. Он пожимал руки и похлопывал по плечам, пробираясь в угол, где отец Том склонился к своей матери Саре. Опустившись на колено, Валентайн поцеловал в щеку престарелую главу клана Фланаганов.
– Сколько лет, сколько зим, миссис Фланаган, – сказал он.
– Прошлым летом у мамы был инсульт, – пояснил отец Том. – У нее отнялась речь.
Валентайн вгляделся в морщинистое лицо пожилой женщины. В ее каштаново-карих глазах он заметил знакомые искорки – все системы работают как положено. Поднимаясь, Валентайн сжал руку отца Тома. На десять лет моложе Дойла, он отказался от футбольной стипендии в университете Нотр-Дам, чтобы служить Господу.
– Мы с мамой как раз рассматривали ваши с Дойлом старые снимки, – сказал священник. – Правда, мама?
Она моргнула. Валентайн проглотил застрявший в горле ком.
– Я бы тоже взглянул, – признался он.
В центре гостиной на столе были разложены фотографии Дойла. Отец Том взял одну и протянул ему. На черно-белом снимке Валентайн и Дойл в идеально отутюженной форме – то была первая настоящая работа.
– Все пытался вспомнить девиз на вашей форме, – сказал священник.
– Нас двое, и мы оба первые, – ответил Валентайн.
Это заставило его улыбнуться. Сара снова моргнула. Валентайн положил фотографию и, извинившись, отошел.
В кухне он нашел Лидди, хлопочущую вокруг нескольких гостей, которые сидели за столиком. Поставив кофейник, она обвила Валентайна руками.
