По ее улыбке Лютер чувствует, что сказано не все. Она протягивает ему ксерокопию страницы из ежедневника Тома Ламберта.
— Куда смотреть? — разглядывая лист, спрашивает Лютер.
Не вынимая листа у него из рук, она указывает на какую-то запись в рамочке.
— Последний раз они ходили на сбор группы полтора месяца назад.
Лютер, глядя на запись, понемногу расцветает улыбкой.
— Они продолжали посещать группу «бесплодников», — сообщает Хоуи, — даже когда беременность уже ясно просматривалась. Представьте: все эти отчаявшиеся пары…
— А тут вам Том и Сара Ламберт, — подхватывает Лютер. — Оба красивые, состоятельные, любящие друг друга. Да еще и с интересной работой… Так, одеваемся!
Хоуи, излучая улыбку, покидает кабинет. Лютер хватает пальто, но, уже наполовину одевшись, вдруг останавливается. Бенни смотрит на него.
— Жажда власти, — произносит Лютер. — Алчность. Зависть и ревность. Все эти ужасные вещи, которые мы проделываем друг с другом. Все это в итоге сводится к сексу, а секс приводит к появлению детей. Смотришь на дитя: оно — воплощение всего самого чистого в мире. Самого чистого и самого лучшего. Воплощение самой невинности. Но как только все это уживается вместе? Вся эта лютость во имя создания невинности… Тебе не кажется, что в этом кроется какое-то противоречие?
Бенни долго на него смотрит. А затем говорит:
— Если не возражаешь, я, с твоего позволения, забуду то, что ты только что сказал.
— Хорошо, — словно очнувшись, поспешно кивает Лютер, — конечно.
Застегивая на ходу пальто, он выходит, догоняя Хоуи.
«Часовая башня», или служба по борьбе с бесплодием, — филиал небольшой частной клиники на севере Лондона. Руководит группой врач-терапевт Сэнди Поуп. У Лютера складывается впечатление, что для руководителя подобной организации она как-то уж чересчур строга и неприветлива. Хотя, как говорится, не судите, да не судимы будете.
Лютер и Хоуи сидят у нее в кабинете, где немного припахивает камфарой.
— В группе свободное посещение, — рассказывает им Сэнди. — Так что нет ни четкой базы данных, ни списка телефонов. Кто-то ходит сюда годами, а кто-то заглядывает всего раз и решает, что это не для него. Большинство оказывается где-то посередине.
— А в среднем?
Отвечает она с неохотой. Лютер с подобным типажом знаком: хорошо образованная, из среднего класса, либералка с левым уклоном. Добросердечная пуританка. До полиции ей дела нет, поскольку не было необходимости прибегать к ее помощи.
— Понятие «в среднем» здесь неуместно, — поясняет она. — Чаще всего они задерживаются на год, на два. Это не значит, что они приходят сюда каждую неделю. Первые три-четыре месяца этот график соблюдается. Затем начинают являться два раза в месяц, потом один раз. А там и вовсе перестают.
— А списка собиравшихся у вас нет?
— Мы их даже не просим называть свои реальные имена.
Эстафету принимает Хоуи:
— Скажите, а как в группе воспринималась беременность Сары Ламберт?
— Не вполне понимаю, в каком контексте это вас интересует.
— Мы пытаемся установить, почему Ламберты продолжали посещать собрания группы даже после того, как Сара забеременела. Выглядит это несколько странно.
— Почему же? Все не так-то просто: пара чувствует себя обреченной на бесплодие, и вдруг перед ними обозначаются совсем иные перспективы. В такой момент многим нужна поддержка.
— А как у Сары протекала беременность?
— Первые три месяца уровень тревожности у нее был очень высок. Ей снились дурные сны.
— Какого рода?
— Будто что-то происходит с ее ребенком.
— Что именно?
— Она не конкретизировала. В сущности, это не такое уж и редкое явление.
— То есть она была несчастлива?
— Скажем так: не вне себя от радости. А это не одно и то же. Она словно ставила своему счастью барьер. Боялась, что потеряет ребенка.
— А мистер Ламберт?
— Он ее опекал. Из всех партнеров-мужчин в плане поддержки он был, пожалуй, самым активным.
— А как себя в основном ведут партнеры-мужчины?
Сэнди со значением смотрит на Хоуи и отвечает:
— Мужчины, когда-либо причислявшие себя к «бесплодникам», подчас испытывают чувство непричастности к беременности. Своего рода предохранительный механизм. К тому же они чувствуют потребность быть сильными в глазах своих жен. Просто на всякий случай, если вдруг что-нибудь случится.
— А теперь, — Хоуи смотрит в свои записи и возвращается на шаг-другой назад, — об остальной группе. Как они восприняли новость насчет этой беременности?
— Реакция была, я бы сказала, неоднозначной. С одной стороны, беременность дает надежду другим…
— А с другой?
— А с другой… Очевидно, что она может вызывать чувство зависти.
— Кто-нибудь в группе, по-вашему, отреагировал на эту новость именно так?
— Было бы удивительно, если б дело обстояло иначе. Женщины часто воспринимают аспект случайности, видимой непредсказуемости свершившегося как что-то очень личное. Они усматривают в этом элемент справедливости или несправедливости, как посмотреть.
— А мужчины?
— Их реакция зачастую… — Она, умолкнув, косится на Лютера. — Мужскую реакцию можно назвать достаточно примитивной. Первобытной, если хотите. Потенция и фертильность — центральное место в мужском чувстве гендерной самоидентификации.
Лютер думает об этих робких, скованных людях из группы поддержки: отчаявшихся женщинах, горюющих по детям, которые никогда не будут зачаты, никогда не родятся, никогда не умрут. О печальных людях, одетых в джинсы марки «Гэп» и блузки из «Маркс энд Спенсер», сидящих кружком на пластиковых стульях. Обшарпанная комната… Волоски на предплечьях, мелкие морщинки… Бесполезная доступность их половых органов… Неопрятные волосы над расстегнутыми воротниками…
Мужчины, тщетно стремящиеся сбросить вес, избавиться от брюшка в надежде улучшить свою фертильность, сидят и тайком поглядывают друг на друга с ревнивыми мыслями, у кого из них стоит, а у кого нет, и ставят друг другу в воображении рога. И Сара Ламберт, мучительно таящая от всех известие о своем невероятном везении из страха: а вдруг ребенок не воспользуется возможностью собственного существования, вдруг возьмет и впадет в равнодушный дрейф, даст себя унести вялому течению времени, — неодушевленный комочек клеток, сдутый мячик жизни…
Лютеру почему-то вспоминается кусочек пластилина, который он однажды нашел за мусорным ведром у себя в ванной.
— Рассказать вам все в подробностях я не могу, — говорит он, — но есть особые обстоятельства, окружающие это дело. Это было преступление в порыве ярости. И одновременно интимное настолько, что интимней некуда. Единственная ниточка, которой я на сегодня располагаю, — это ваша группа поддержки.
