— Да что ты! — вскидывается Зои. — Что-то серьезное?
— Да не очень, Я забрал его из «скорой», отвез домой.
— А что произошло?
— Его взяли где-то в ножницы, и неизвестно, кто именно. Но попинали как следует. Так что одним детективом у нас сейчас меньше.
— Что ж, ладно, — говорит она, успокаиваясь тем, что с Йеном все более-менее в порядке. — Но ведь это не значит, что ты с ней не переговоришь? При любом раскладе у нее будет еще несколько недель, чтобы подыскать тебе замену, — ты же знаешь. То, что Йен в больнице, это еще не повод.
— Да, — кивает он, — то есть нет. Не повод.
— Ну так ты ей скажешь?
— Скажу.
— Нет, я серьезно, — говорит она. — Скажи ей.
Она почти умоляет, но он чувствует, что дело тут не только в отпуске. Дело тут кое в чем ином. Иногда у Зои бывают вспышки того, что она называет внутренним озарением. Касаются они, как правило, его. Он вспомнил, как она плакала во сне пару ночей назад. «Меченый!» — выкрикнула она тогда. Хотел бы он знать, кого она в своем сне называла Меченым. И какие картинки вставали в ее сонном сознании.
— Хорошо-хорошо, — говорит он. — Я скажу ей. Обещаю.
— Иначе, Джон… — вырывается у нее. — Я ведь говорю серьезно.
— Иначе что?
— Ну не может так больше продолжаться, — говорит она. — Так просто нельзя.
Он знает, что она права.
Телефонный звонок раздается, когда он, еле волоча ноги, подходит к лестнице, чтобы подняться наверх, в душ. На дисплее значится имя — Роуз Теллер.
Он берет трубку, слушает. Говорит, что подъедет незамедлительно, сразу, как только сможет. Затем умывается, чистит зубы, надевает свежую сорочку. Целует жену.
— Скажу ей сегодня, — говорит он твердо. — Прямо сейчас и попрошу.
И отправляется на место преступления.
Глава 3
Припарковаться он вынужден в стороне, и на место идет пешком. Утро прохладное и сырое, и колени подтверждают это. Он думает о том, что все эти подныривания под ленту ограждения, резкие повороты и выламывание всевозможных дверей не проходят даром. Чуть ли не полжизни ушло на то, чтобы втискиваться в пространства, не предназначенные для твоих габаритов.
Солнце едва взошло, а люди в штатском и мундирах уже начали обход окрестных домов. В дверях, помаргивая, жмутся любопытные соседи, одетые в спортивные трико и пижамы. Некоторые приглашают полицейских войти в дом. Никто, само собой разумеется, ничего не видел и не слышал, но при этом все чувствуют избавление от чего-то непостижимо зловещего, интригующего своей мрачной глубиной. Чего-то, что благополучно их миновало, как рыщущая в поисках добычи акула.
Дом опоясан полосатой лентой. Два этажа с надстройкой, двойной викторианский фронтон. Одной стеной дом примыкает к соседнему жилью. Таких в округе миллион с хвостиком.
Лютер проталкивается сквозь скопище зевак и доморощенных блоггеров с айфонами (нам хлеба не надо, нам зрелищ давай), оттесняет настоящих, классического образца, журналистов и предъявляет бедж полисмену на входе. Тот жестом приглашает его войти, и Лютер подныривает под ленту.
Навстречу приветственно поднимается детектив-суперинтендант Роуз Теллер: рост метр шестьдесят пять, изящного сложения, с жестким выражением лица. Этой жесткостью Теллер обязана той поре, когда она, совсем еще молодой женщиной, вынуждена была уживаться с коллективом старших офицеров, ошибочно уповавших на ее легкомыслие. Сейчас на ней комбинезон криминалиста и бахилы.
— Утро доброе, шеф, — приветствует Лютер. — Что там у нас?
— Дело дрянь.
Лютер хлопает в ладоши, энергично их потирает.
— Не найдется ли у вас минутки для меня? Хотел попросить о небольшом одолжении.
Она бросает на него взгляд, да еще какой! Не зря ее за глаза величают Герцогиней…
— Ну и умеешь же ты выбирать моменты, скажу я тебе.
— Значит, попозже. — Он сразу же идет на попятную. — Как только у вас высвободится минутка. Больше это и не займет.
— Вот и хорошо.
Она щелкает пальцами, и на ее зов спешит сержант Изабель Хоуи — аккуратистка с коротким ежиком рыжевато-блондинистых волос. В своем белом криминалистическом комбинезоне она похожа на карнавального зайчика. Хоуи — коп во втором поколении, но говорить об этом она не любит: сплетничают, что это как-то связано с ее отцом.
Она кивком здоровается с Лютером и вручает ему бумажную папку коричневого цвета.
— Жертвы — Том и Сара Ламберт. Ему тридцать восемь, ей тридцать три. — Она показывает фотографии. Мистер Ламберт — симпатичный, поджарый брюнет. Миссис Ламберт — сногсшибательная блондинка спортивного вида с крапинками веснушек на носу.
— Мистер Ламберт — консультант молодежного центра. Работал с проблемными подростками.
— То есть с уймой людей с эмоциональными и умственными отклонениями, — конкретизирует Лютер. — А миссис Ламберт?
— Организатор мероприятий: свадьбы, банкеты, всякое такое.
— Это их первый брак?
— Да, и для него, и для нее. Никаких вспышек ревности, ни одного судебного дела не зафиксировано. Ничего такого.
— Место проникновения?
— Входная дверь.
— Как? Он что, просто так взял и вошел?
Хоуи кивает.
— Время зафиксировано? — спрашивает Лютер.
— Вызов на три девятки поступил примерно в четыре часа утра.
— Кто звонил?
— Мужчина. Выгуливал собаку, свое имя не сообщил. Заявил, что слышал крики.
— Мне нужна эта запись.
— Можно организовать.
— Что соседи? Они что-нибудь слышали?
— От них на этот счет вроде ни слова.
— Шум машины? Может, дверца хлопнула?
— Ничего.
Он поворачивается к открытой двери:
— Нужно узнать, у кого есть запасные ключи. Соседи, сиделюц мамы-папы, сватья-братья? Выгулыцик собаки, гувернантка, уборщица?
— Сейчас выясняем.
— Ладно.
Лютер внимательно рассматривает интерьер дома. Хоуи, проследив за направлением его взгляда, замечает встроенный в стену пластиковый пульт. По-прежнему подмигивает красный огонек — все равно что игрушечная собачка тявкает при отключенном звуке. Охранная сигнализация. Хоуи кивком подзывает Лютера и ведет его по импровизированной дорожке, предусмотрительно уложенной криминалистами вдоль стены дома.
Остановившись возле водосточной трубы, Лютер засовывает руки поглубже в карманы пальто: так меньше соблазна прикасаться к предметам. Он опускается на корточки, опираясь для устойчивости на пятки, и кивком указывает на перекушенный телефонный шнур. Затем вынимает руку из кармана и изображает движение ножниц. Надрез находится у самой земли, почти прикрытый у основания слива тощей городской травой.
