Осон покраснел как рак и пробормотал, отвернувшись:
– Вот уже целый год, как мы торчим в этом вонючем оцеплении. Истосковались по боевым действиям.
– «По боевым действиям!» – с отвращением передразнил его Торн. – Ну-ну.
«А вот теперь вы оба, кажется, у меня на крючке!» – с ликованием подумал Майлз. Сознание неожиданной возможности направить события в новое русло горячей волной прошло сквозь него, заставив испариться уже утратившую свежесть жажду мести. Пронзив Осона строгим взглядом, он с расстановкой произнес:
– Когда здесь в последний раз была общефлотская инспекция?
Осон с опозданием понял, что разговор с самого начала следовало вести языком имен, воинских званий и цифр, но Торн опередил его:
– Полтора года назад.
Тут Майлз смачно выругался и объявил:
– Могу вас обрадовать – вы дождались очередной инспекции.
Молодец, Ботари, мысленно похвалил он сержанта, который нашел в себе силы промолчать, хотя взглядом готов был испепелить Майлза за его рискованный маневр. Зато Осон буквально взорвался:
– Будет трепать языком-то! Я сразу раскусил, что вы контрабандисты. Кто ж еще позволит перетрясти корабль, даже не пикнув? – и он попытался вскочить.
Ботари выхватил нейробластер, но Осону было все равно. Срываясь на визг, он завопил:
– Ты же контрабандист, черт побери! Я это нутром чую! Что вы прятали в своей калоше?
Майлз, холодно усмехнувшись, прервал истерику:
– Военных советников – вот что.
И тут он почувствовал, что наемники у него на крючке. Теперь, подумал он, с ужасом и восторгом, придется играть роль до конца.
Майлз решил начать инспекцию прямо отсюда, с лазарета, где чувствовал себя наиболее уверенно. Под дулом нейробластера врач, не мешкая, принялась извлекать на свет божий медикаменты. Повинуясь безошибочному инстинкту, Майлз сосредоточился на всем, что можно было использовать налево – и выявил целый ряд злоупотреблений, чем окончательно добил врача.
Так, оборудование. Ему не терпелось добраться до криогенной камеры, но, будучи прирожденным драматургом, он оставил ее на десерт. К тому же в лазарете и так хватало неисправностей. Несколько жестких замечаний из дедовского лексикона – разумеется, соответствующим образом отредактированных, – заставили врача побледнеть задолго до того, как Майлз взялся за камеру.
– Ну и как давно камера вышла из строя, госпожа судовой врач? – спросил он с угрозой в голосе.
– Полгода назад, – виновато пробормотала она. – Инженер-ремонтник каждый день обещал, что починит…
Майлз удивленно вскинул брови, потом нахмурился:
– А вам не пришло в голову доложить о халатности инженера вышестоящему офицеру?
– Но мне казалось, что время терпит. Мы ведь не пользовались камерой с тех пор, как…
– Позвольте, но неужели за все шесть месяцев капитан ни разу не проводил проверку оборудования?
– Никак нет, сэр.
Майлз наградил Осона и Торна жестким взглядом, потом взглянул на труп, лежащий в углу, и сердце его в который раз сжалось.
– У нас не было возможности спасти вашего пилота!
– Как он погиб? – вдруг резко спросил Торн.
– Он погиб как солдат, – напыщенно произнес Майлз (а мысленно добавил: «Ужасно и мучительно, как животное, принесенное в жертву»). – Я весьма сожалею. Он был достоин лучшей участи.
Врач смотрела на Торна остановившимися глазами.
– Успокойся, Кела, – мягко произнес лейтенант. – Криостаз бесполезен при прямом попадании в голову.
Майлз почувствовал величайшее облегчение, и не в последнюю очередь потому, что версия Торна избавляла его от необходимости перекладывать на врача чужую вину.
– Я пришлю сюда своего инженера, – быстро произнес он. – Нужно, чтобы до завтра все оборудование было в рабочем состоянии. Каюту нужно привести в надлежащий вид, потому что она больше похожа на мусоросборник, чем на помещение лазарета. Вы меня поняли, госпожа судовой врач?
До смерти перепуганная женщина вытянулась во фрунт:
– Так точно, сэр!
Было заметно, что на Осона с Торном сцена произвела глубокое впечатление. Они покинули палату в молчании, сопровождаемые грохотом и звоном, – врач уже принялась за уборку.
Майлз приказал офицерам двигаться дальше по коридору, а сам чуть приотстал – провести короткое совещание с Ботари.
– Зря вы оставили ее без охраны, – прошептал сержант неодобрительно.
– Она слишком занята, чтобы бежать. Если нам повезет, даже не успеет провести вскрытие бедняги пилота. Ботари, раз мы с вами общефлотская инспекция, подскажите-ка мне скорее, где копать.
– На этом корабле? Да где угодно!
– Если бы. Нет, у меня вряд ли получится так же талантливо сыграть роль технической комиссии. Придется подождать, пока Баз освободится.
– Тогда поройтесь в жилых каютах. Только зачем вам все это?
– Я хочу, чтоб эти двое поверили, будто мы – особое подразделение наемников.
– Ну, на это они не купятся. Не такие уж они дураки.
– Еще как купятся! Проглотят и облизнутся. Потому что мое вранье пощадит их гордость. До сих пор мы их только били. Как вы думаете, во что им приятнее верить – в то, что мы важные шишки, или в то, что они куча слабаков?
– Уж больно просто у вас получается.
– А вот заодно и посмотрим, что из этого выйдет.
Исполнив замысловатое па, Майлз быстро натянул маску неприступной строгости и направился следом за пленниками, с грохотом впечатывая подошвы в пол коридора.
Жилые каюты экипажа, как оказалось, действительно хранили немало приятных сюрпризов. За дело взялся Ботари. Его нюх на следы грешков и пагубных пристрастий солдат был безошибочным. Послужив в свое время младшим командиром, он и сам наверняка прошел через все это.
Когда Ботари обнаружил бутылку со спиртом, Осон и Торн только пожали плечами – по-видимому, любителю выпить здесь прощали его слабость, если только он не перебирал. А вот то, что двое из команды имеют обыкновение баловаться травкой кавы, явилось для них большой неожиданностью. Майлз тут же конфисковал пакеты с наркотиком, однако не притронулся к собранной одним из солдат коллекции эротической дребедени, лишь осведомившись у Осона, чем он все-таки командует – крейсером или яхтой для круизов. Капитан вспыхнул, но смолчал. Вот и хорошо, подумал Майлз, теперь ты до самого вечера будешь перебирать запоздалые аргументы.
Каюты офицеров Майлз осматривал с особым тщанием – не столько с целью обнаружить компромат, сколько чтобы получить ясное представление о характерах их обитателей.
У Торна, как это ни странно, придраться оказалось практически не к чему. Зато когда они вошли к Осону, тот явно приготовился к скандалу. Майлз, однако, осмотрев каюту, распорядился как следует прибрать в ней, сопроводив приказание лицемерно-снисходительной улыбкой. Из обнаруженного (а он не обнаружил ничего примечательного), можно было заключить, что самым серьезным пороком капитана была склонность к праздности, перешедшая в стадию лени.
