Гибель Ботари. Граф Форкосиган слушал, погрузившись в себя, но потом сказал:
– Что ж… Теперь он избавлен от страшного груза и обрел покой.
Майлз покосился на императора и решил умолчать об откровениях инженера Висконти касательно принца Зерга. Судя по быстрому одобрительному взгляду, которым наградил его отец, это было правильно.
К тому моменту, как он приступил к последним страницам своего повествования – снятию пеллианской блокады, – Грегор слушал его, восхищенно открыв рот, да и глаза старого графа Форкосигана выражали явное удовольствие. Но едва Майлз добрался до встречи с Айвеном и тех выводов, которые он сделал, услышав рассказ кузена, как раздался знакомый сигнал часов. Майлз расстегнул карман и достал фляжку.
– Это еще что такое? – отец даже привстал с места.
– Нейтрализатор избытка желудочного сока. Не желаете? – вежливо предложил он.
– Благодарю, не откажусь, – отец отпил из фляжки с таким серьезным видом, что Майлз засомневался, шутил ли он.
История близилась к завершению. Он кратко и четко обрисовал причины, вынудившие его прибыть на планету тайно, указав в качестве основной необходимость застать врасплох Хессмана и Фордрозу. Айвен подтвердил рассказ своими свидетельскими показаниями. Бледные щеки Грегора покрылись румянцем мучительного стыда. «Извини, что мне пришлось открыть тебе глаза, – подумал Майлз, – но ты среди нас единственный, кто не может позволить себе роскошь удобных иллюзий. И ты еще предполагал, что я хочу занять твое место – Боже упаси!»
Наконец Майлз умолк. Император сидел, а граф Форкосиган поглядывал на сына удивленно, печально и задумчиво.
– И все-таки, – заговорил Грегор, – для чего еще могло вам понадобиться сколачивать такой большой флот, как не для завоевания трона – если не на Барраяре, то на какой-нибудь другой планете?
– Ваше величество, – тихо сказал Майлз. – Вспомните – когда мы зимними вечерами играли в императорском дворце, я всегда был верным Форталией. Вы, знающий меня с детства, – как вы могли усомниться в моей преданности? Наемники Дендарии – это, если угодно, одно сплошное недоразумение. Я никогда не замышлял ничего подобного – все получилось само собой, в то время как я старался выпутаться из трудного положения, в которое угодил совершенно случайно. У меня всегда была единственная мечта – стать офицером и служить Барраяру так же, как отец. Но когда оказалось, что цель эта для меня недостижима, я решил хоть чего-нибудь добиться, чтобы, – Майлз поднял взгляд на отца, – чтобы посвятить ему свою жизнь. – Он пожал плечами. – И опять у меня ни черта не вышло…
– Я всего лишь кусок плоти, мой мальчик, – хрипловато сказал граф Форкосиган. – Я недостоин такого щедрого подарка.
В этот миг Майлз начисто забыл о предстоящем суде – он закрыл глаза и весь ушел в мысли о чем-то сокровенном, спрятанном в глубине души. Грегор, выросший без отца, смущенно отвернулся. Граф Форхалас тоже опустил взгляд, как будто стал свидетелем сцены, не предназначенной для его глаз и ушей.
Но вот император пошевелился и робко положил руку на плечо своего верного слуги и защитника, бывшего имперского регента, графа Эйрела Форкосигана.
– Я тоже всегда стремился служить Барраяру, – сказал он. – Мой долг – вершить справедливость. Но сейчас у меня едва не получилось наоборот.
– Ты попал в компанию бесчестных людей, мой мальчик, – очень тихо произнес граф Форкосиган. – Такое может случиться с каждым. Главное – извлечь из этого урок.
Грегор вздохнул.
– Помнишь, Майлз, как мы с тобой играли в «страто»? Ты всегда выигрывал, хоть я и неплохо знал твою тактику – но постоянно сомневался в том, что знаю.
Майлз опустился на колено и склонил голову.
– Какова будет воля вашего величества?
– Дай Бог, чтобы меня всегда окружало побольше таких заговорщиков, как вы. – Грегор повернулся к аудиторам. – Что скажете, милорды? Согласны ли вы, что обвинение Фордрозы в корне ложно? И готовы ли засвидетельствовать это перед пэрами Барраяра?
– Я буду счастлив это сделать! – воскликнул Генри Форволк. После захватывающего рассказа о дендарийских наемниках кадет-второкурсник буквально влюбился в Майлза.
Но граф Форхалас был так же холоден и невозмутим.
– Обвинение в заговоре с целью узурпации трона беспочвенно, – согласился старик. – И я, безусловно, буду об этом свидетельствовать. Но существует и другая статья: сам лорд Форкосиган признал себя виновным в нарушении закона Форлопулоса. А это как раз и приравнивается к государственной измене.
– Совет графов не выдвигал этого обвинения, – сдержанно заметил старший Форкосиган.
– И кто посмеет, после того что случилось… – усмехнулся Генри Форволк.
– Человек, беззаветно преданный империи и превыше всего почитающий историю нашего правосудия, – все так же бесстрастно произнес Форкосиган, – человек, которому нечего терять, может и посметь. Не так ли? – Он обращался к своему седовласому врагу.
– Молись, Форкосиган, – прошептал Форхалас. – И моли о пощаде, как я тогда… – его наигранное хладнокровие исчезло, как дым на ветру: он дрожал всем телом.
Граф посмотрел на него долгим задумчивым взглядом, потом проговорил:
– Если вам угодно…
И опустился на колено перед врагом.
– Проявите снисхождение. А я позабочусь, чтобы мой сын больше не совершал ничего подобного.
– Это сказано слишком заносчиво…
– Будьте так добры…
– Я хочу услышать: «Умоляю вас!»
– Я умоляю вас, – послушно повторил граф Форкосиган.
Майлз безуспешно искал в позе отца признаки закипающей, сдерживаемой ярости. Но перед ним был старый, сгорбленный человек, смирившийся со своей судьбой, – а что творилось у него в душе, Бог знает. Грегор отвернулся, словно ему вот-вот станет дурно. Генри растерянно наблюдал за происходящим, глаза Айвена расширились от ужаса.
Форхалас меж тем казалось, впал в исступление.
– А теперь кланяйся, кланяйся, Форкосиган! – прошептал он в самое ухо своему врагу. Тот молча склонил голову.
«Я для него лишь приложение к отцу, орудие мести, – сообразил Майлз. – Пора обратить на себя внимание».
– Граф Форхалас, – громко произнес он, и все вздрогнули. – Граф, остановитесь. Неужели вы еще не удовлетворены? Представьте, что вы встретились с моей матерью, – будете ли вы тогда гордиться воспоминанием о сегодняшнем дне?
Форхалас, нахмурившись, посмотрел на Майлза.
– А неужели твоя мать, глядя на тебя, не поймет желания совершить возмездие?
– Моя мать называет горе великим даром. Посылаемые нам испытания, говорит она, есть благо, а тяжелые испытания – великое благо. Конечно, большинство считает, что она – человек со странностями, – задумчиво добавил Майлз и спросил, глядя ему прямо в глаза: – Итак, что вы предполагаете делать с вашим великим даром, граф Форхалас?
