Для начала Гарольд предложил нам выгнать глистов у тридцати трех коров. Я бы сказал, что в этом занятии было нечто очищающее, но тогда мне пришлось бы солгать. Мне выпала честь зажимать голову коровы между металлическими прутьями, пока Гарретт закачивал шарики пасты, подозрительно похожие на интимную смазку-гель, им в рот. Если вы никогда не видели, как коров тошнит, вы ничего не потеряли.
Закончив, мы уселись на крыльце, чтобы принять на грудь дешевую выпивку Гарольда, одновременно наблюдая, как сгущаются сумерки в прериях. Закат был оранжевым, за исключением тех моментов, когда смотришь на него сквозь стекло бутылки. Тогда он становился желтым и коричневым.
На обратном пути в город мы врубили на полную мощность Джимми Баффетта. Иногда обменивались взглядами, но всякий раз решали, что говорить не стоит. Мы оба запомнили письмо из камина наизусть, и некоторые фразы продолжали вертеться у меня в голове. Меня преследовала мысль, что отец использовал Кэнди для того, чтобы она рылась в личных документах мужа — именно она нашла инкриминирующие материалы о «Центре Трэвиса». Я представлял себе мольбы Кэнди не разбивать ее сердце публичным скандалом, который уничтожит семью. Она уверяла, что на самом деле Дэн Шефф-старший не виноват, и она поможет отцу выяснить, кто под маркой «Шефф констракшн» присвоил несколько миллионов долларов. Письмо изобиловало лихорадочными словами любви, которой мешали долг перед сыном и больным мужем. Из него следовало, что отец договорился с Кэнди о сделке: она бросит мужа, он забудет про аферу с «Центром Трэвиса».
Гарретта все это встревожило не меньше моего, и он осыпал проклятиями проезжающие мимо автомобили и показывал непристойные жесты наркоманам в «домах на колесах», когда мы проносились мимо.
— Научись водить машину, жалкий паразит! — крикнул он старику в машине с номерами из штата Висконсин.
Гарретт сильно высунулся в окно, и я испугался, что он вывалится наружу — ведь у него отсутствовал противовес в виде ног. Затем он показал средний палец водителю грузовичка, который не захотел пропустить его вперед. Тот тут же начал сигналить.
— А ты никогда не думал, что кто-то может на тебя обидеться? — спросил я, когда шум стих. — Кто-то с пистолетом?
Гарретт пожал плечами.
— Такие случаи бывали. Но я все еще здесь.
Прошло еще минут десять, прежде чем он снова повернулся ко мне. Видимо, решил, что пришло время для разговора.
— Он собирался это сделать, верно? Сукин сын закрыл бы серьезное расследование ради женщины. Я уже не говорю о том, что она была женой другого парня.
На горизонте, на фоне желтого сияния города появилась Башня Америк.
[171]
Я смотрел на нее и не отвечал на вопрос Гарретта. Мне хотелось отрицать очевидное, но письмо не оставляло ни малейших сомнений.
— Возможно, он бы не стал этого делать, — сказал я.
— Ради женщины, — повторил Гарретт. — Знаешь, меня всегда утешало одно: да, отец был ублюдком и испортил жизнь своей семье, но к работе всегда относился честно. Он был тем самым парнем в белой шляпе. Впрочем, не имеет значения.
Я нервно поерзал на своем сиденье.
— Может быть, он собирался обнародовать факты, которые узнал.
— Может быть, он умер из-за этого, братишка.
У меня не нашлось подходящего ответа. Мы врубили Баффетта погромче, поехали дальше и вскоре окунулись в запахи серных источников, которые отмечали южную границу Сан-Антонио или вход в ад.
Гэри Хейлс стоял во дворе дома номер девяносто и поливал тротуар из садового шланга. Он равнодушно смотрел, как фургон Гарретта остановился перед домом и я выпрыгнул из блузки госпожи Миранды, нанесенной распылителем на дверцу фургона. Клаксон Гарретта исполнил мелодию из «Coconut Telegraf».
[172]
Потом груда ананасов и бананов содрогнулась, Гарретт переключился на первую передачу и рванул в сторону Бродвея. Однако ему так и не удалось произвести на Гэри впечатления.
Когда я проходил мимо него в дом, он лениво поднял палец, словно хотел что-то сказать. Я немного подождал, но тут же вспомнил, что сегодня второе августа.
— Аренда?
— Было бы неплохо, — ответил Гэри.
Отставая на пару шагов, он последовал за мной в свой дом. Если мистер Хейлс все еще питал последние надежды, что я достойный и законопослушный молодой человек, они развеялись в прах, когда я протянул ему стопку пятидесятидолларовых банкнот, вытащив их из ящика кухонного стола.
— Я еще не открыл счет в банке, — объяснил я.
— Ха, — сказал Гэри.
Он заглянул за кухонный стол, и на лице у него появилось разочарованное выражение. Возможно, он рассчитывал увидеть десантный автомат.
И тут зазвонил телефон.
— Он начал звонить минут тридцать назад, — доложил мне Гэри. — Пожалуй, стоит взять трубку.
Гэри ждал, телефон звонил. Я показал Гэри, где входная дверь. И только после того, как мне удалось выпроводить его вон, я взял трубку.
— Господи, Наварр, где тебя черти носят?
— Карлон, — сказал я.
Я услышал звон бокалов, музыку «Мотаун»,
[173]
шум бара.
— Ладно, Наварр, я согласился подождать двадцать четыре часа, а не сорок восемь. Вчера ты от меня отделался, и через два часа прикончили Карнау. Мертвые тела аннулируют нашу сделку.
У меня заболел живот.
— Карлон, если ты что-нибудь напечатаешь…
— Дерьмо! Это уже совсем не смешно. «Помощь» не предполагает отбытие тюремного срока за соучастие в убийстве.
— Так ты пока не выступил в прессе с сообщением?
Он без особой радости рассмеялся.
— Я кое-куда сходил ради твоей жалкой задницы. Скажи, ты хочешь знать, где в данный момент находится Дэн Шефф-младший? Так вот: он напивается в стельку бесчисленными галлонами «Лоун Стар». Ты придешь, или мне начать интервью без тебя?
— Где ты сейчас?
— Ну, ты же частный детектив, Наварр. Тебе следует проявить терпение, посидеть немного в засаде…
— Проклятье, где ты?
— В «Литтл Хиппс».
— Я буду через десять минут.
— Лучше через пять. Мне нужно задать ряд серьезных вопросов этому человеку, и я могу…
