— Только не туда, куда я направляюсь, Ральфи.
Он покачал головой.
— Господи, ты упрямый придурок.
Именно в этот момент мамаша Аргуэлло вошла в комнату с чаем и хлопнула Ральфа по руке за использование бранных слов. Я попытался уйти, но она заявила, что сначала необходимо перевязать мои руки, потом вытерла мне лицо кухонным полотенцем и кормила домашними тортильями до тех пор, пока мой желудок не перестал жаловаться. В общем, мне удалось выбраться из ее гостиной только около десяти часов.
— Мы позаботимся о ней, друг мистера Ральфа, — твердо сказала мамаши Аргуэлло. — Тебе не о чем беспокоиться.
И она принялась поить Лилиан чаем с малиновым листом. Ральф проводил меня до грузовика.
— Извини, Ральфи, — сказал я.
Он пожал плечами.
— Это всего лишь значит, что я буду дома, когда вернется пьяный в стельку отчим. И я попытаюсь не убить его при Лилиан.
— Я высоко ценю твое благородство.
— Да уж.
Я завел двигатель, который сразу совершенно озверел. Ральф покачал головой и улыбнулся.
— Паршивые у тебя колеса. Ты хотя бы знаешь, с кем собираешься встретиться?
— Да, с призраком отца.
Я посмотрел в кузов грузовичка, где валялся контейнер от молока, набитый старыми папками с документами. Именно в этот момент подъехал отчим Ральфа и припарковал свой «Шевроле», встав передними на тротуар.
— Ну, ладно, — сказал Ральф, бросив взгляд в его сторону. — Если встретишь там моего, дай мне знать. Я скучаю по старику.
Затем он повернулся и стал подниматься по ступенькам крыльца. Мне показалось, что он запер за собой дверь.
Глава 61
Я уже почти решил отказаться от своих планов, когда увидел автомобиль на подъездной дорожке.
Серебристый «БМВ» Дэна Шеффа был припаркован очень неудачно, он так близко подъехал к дому, что бампер уперся в густые кусты пираканты. Кто-то не захлопнул дверь со стороны пассажира, и огни на приборной доске продолжали гореть. Подойдя ближе, я услышал, как «БМВ» жалуется на свою судьбу протяжным и приглушенным «ииии…»
Свет над крыльцом не горел. Я попытался открыть входную дверь, но она оказалась запертой. С дальней стороны дома, где находился кабинет, в одном из плотно зашторенных окон, сквозь щели пробивался оранжевый свет. В остальном никаких признаков жизни.
Я обошел дом по тропинке, прячась за кустарником и стараясь не споткнуться на неровных каменных плитах. Лужа из соседнего двора взирала на меня без малейшего интереса. Я перепрыгнул через низенькие воротца и быстро осмотрел крыльцо заднего входа. Запасной ключ от кухонной двери нашелся на третьей ступеньке под гипсовым Святым Франциском, где лежал и десять лет назад.
На кухне витал слабый аромат бананового кекса и свежезаваренного чая. Дверца микроволновой печи была открыта, давая достаточно света, чтобы разглядеть медные формы для пирогов и оливково-зеленую плитку стойки.
Я прошел по коридору, свернул налево в главную спальню и почти сразу нашел то, что искал. Пистолет лежал в незапертом ящике тумбочки, стоявшей справа от кровати. Он был заряжен. Кого интересует безопасность? Я пошел дальше по коридору на голоса, доносящиеся из кабинета.
Оказавшись в пяти футах от освещенного дверного проема, я услышал, как кто-то в комнате сказал:
— Ты все сделал правильно, малыш.
Голос принадлежал Джею Ривасу, моему лучшему другу из полиции Сан-Антонио. Что ж, все складывалось лучше не придумаешь.
Кончики пальцев моей забинтованной правой руки начали пульсировать от боли. Заныл живот. Когда я попытался подойти поближе, ноги отказались подчиняться. Я обнаружил, что смотрю на семейные фотографии, висящие на стене в коридоре — дагерротипы викторианских предков, окрашенные в цвета пасхальных яиц портреты из шестидесятых и семидесятых, свежий снимок вновь собравшейся семьи. Когда-то я представлял, как здесь появятся и фотографии нашей с Лилиан свадьбы, быть может, снимки моих детей, радостно собирающие пыль и ароматы обедов в День Благодарения.
Сейчас, глядя на эти фотографии, у меня возникло ощущение, будто я держу в руках молоток — я начну их разбивать, будет много шума, во все стороны полетят осколки стекла, но лучше на душе у меня не станет.
Когда я вошел в кабинет, Зик Кембридж заметил меня первым. Взглянув на него, я подумал, что у него выдался трудный день в офисе: черный костюм помялся, воротник расстегнут, галстук сполз набок. Из-за небритой щетины щеки казались серыми. Он расхаживал перед кабинетным роялем, стоящим в дальнем конце комнаты, и смотрел в сторону двери, когда появился я, словно поджидал кого-то. Очевидно, он рассчитывал увидеть не меня.
Несколькими футами ближе, на диване, устроились миссис Кембридж и Дэн Шефф, утешавшие друг друга. Дэн сидел ко мне спиной, но миссис Кембридж меня увидела. Ее руки соскользнули с коленей Дэна, и она встала. Ярко-желтый сарафан и блестящие пластиковые серьги совершенно не гармонировали с убранными вверх седыми волосами, жемчужным ожерельем, белыми плечами, усыпанными коричневыми пятнами, и угрюмым измученным лицом. Она представляла собой жертву неудачной попытки превратить при помощи макияжа немолодую женщину в юную девушку.
Как ни странно, Дэн выглядел гораздо лучше, чем во время наших предыдущих встреч. Он принял душ и переоделся в отглаженные брюки цвета хаки и крахмальную белую рубашку от «Ральфа Лаурена», которую застегнул на все пуговицы. Он даже уложил при помощи геля свои светлые волосы. Вот только несчастное выражение на лице осталось прежним.
За спиной Дэна стоял Джей Ривас, который слегка посвежел после нашей последней встречи; впрочем, симпатичнее от этого не стал. Он был в коричневых толстых брюках, уже знакомом мне ремне с серебристо-бирюзовой пряжкой и такой тонкой рубашке из белого полиэстера, что сквозь нее просвечивали черное волосы у него под мышками и майка. Но мое внимание привлек «парабеллум» 9 мм в кобуре — именно из такого пистолета прострелили глаза Эдди Мораги.
Второй диск, взятый с мертвого тела Бо Карнау в «Хилтоне», лежал на журнале «Кантри ливинг», брошенном на кофейный столик рядом с нетронутым блюдом с банановыми кексами и чайником. Дэн смотрел на диск, но он так погрузился в свои мысли, что направление его взгляда значения не имело. Все остальные не обращали на диск ни малейшего внимания.
Джей небрежно потрепал Дэна по плечу и повторил:
— Ты все правильно сделал.
Тут только Ривас краем глаза заметил меня и в следующее мгновение пистолет 22-го калибра в моей левой, незабинтованной, руке. Ривас не пошевелился — одна рука так и осталась на плече Дэна, другая цеплялась за ремень, примерно в дюйме от рукояти «парабеллума».
Последним меня увидел Дэн. Когда он, наконец, поднял глаза, то не особенно удивился.
— Я рассказал им о моей матери, они должны знать, — сообщил он мне, как будто продолжал прерванный разговор.
