— Интересные вещи рассказывает. А я даже слушать не стал — говорю, это при всех надо обсуждать. Майк, хорошо, что ты здесь. Ну, рассказывай, — он повернулся к подошедшему Кевину. — Что ты видел?
— Да ничего особенного я не видел, — мрачно ответствовал Кевин, почему-то косясь на Майкла.
— Ага, ничего. Только ко мне с этим пришел. А у меня секретов нет. Давай, всем говори.
Кевин вздохнул.
— Да говорить-то не о чем, — с тоской сказал он. — Это к слову пришлось.
— К слову? Да ты только об этом и говорил. Короче, не тяни резину.
— Слушай, — обозлился вдруг Кевин, — давай вежливо, а?
Алекс миролюбиво поднял руки.
— Извини, погорячился. Но ты же сам понимаешь — мне это важно. И не только мне, между прочим.
— О чем речь? — спросил Майкл после очередного вздоха Кевина. — И почему хорошо, что я здесь?
— Да потому что речь о тебе, — сказал Алекс, отправляя в рот очередную порцию орехов. — Кевин, будь человеком. Общество ждет.
Кевин снова вздохнул и повернулся к Майклу.
— Мы просто тут говорили об этой записке… Он замолчал.
— Какой записке?
— Которую Алексу подкинули. Шантаж этот про рукоприкладство.
— И что?
— Ну, я и сказал Алексу, что подозревать можно всех и каждого. А то, что принтер есть только в библиотеке, ничем не помогает.
— Что-то я ничего не понимаю, — сказал Брендон. — При чем здесь принтер?
— Да при том, — весело сообщил Алекс, — что он видел кого-то, выходящего из библиотеки с распечаткой в руке.
— И видимо, этот кто-то был я, — холодно сказал Майкл.
— Именно! — обрадовался Алекс. Кевин виновато пожал плечами.
— Я не собирался тебя ни в чем обвинять. Это был просто пример. Понимаешь? В смысле, что не надо искать виновных, а то так можно далеко зайти.
— Понимаю, — Майкл посмотрел на него, о чем-то размышляя. — Конечно, понимаю.
Он повернулся к Алексу.
— И почему ты решил, что об этом должны слышать все?
Алекс сложил руки на груди и немедленно стал похож на борца.
— Потому что это еще не все. Кевин, ты говори уж все, а? Так, как ты мне рассказывал. Что, не хочешь? Про то, как Майк туда зашел, как он оттуда через десять минут вышел, как бережно распечатку в руках держал, как пошел в сторону моей комнаты, как оглянулся… Раньше это у тебя все как-то драматичнее звучало.
— Драматичнее… — повторил вслед за ним Майкл, выжидающе глядя на Кевина.
Кевин, в свою очередь, наградил недовольным взглядом Алекса.
— Алекс преувеличивает. Я просто говорил о фактах. О фактах, которые сами по себе ничего не значат. И ничего, кроме того, что только что рассказал Алекс, там не было.
— Не было, — подтвердил Алекс. — Но впечатление было другое. И я хотел бы, чтобы все подобные разговоры происходили при всех. Или не происходили вообще.
— Кевин, а откуда ты знаешь, что Майкл провел там именно десять минут? — подозрительно спросила Джоан.
Последовал очередной вздох. На лице Кевина было ясно написано: ну и влип же я!
— Окно выходит на веранду. Я там сидел, когда Майкл зашел. Воздухом дышал, понимаешь? Хороший воздух здесь. А когда вернулся, Майкл как раз оттуда и выходил.
— Когда ты воздухом надышался, — сказал Брендон.
— Да, — с видимым раздражением ответил Кевин, — именно. Когда надышался. Ты на что намекаешь?
— Ни на что, — пожал плечами Брендон. — Просто факты, которые сами по себе ничего не значат.
— Ладно, хватит, — подвел итоги Алекс. — Зря я это затеял.
— Зря, — согласился Майкл.
Алекс в упор посмотрел на него. Казалось, он хочет что-то сказать, но в этот момент раздался голос Росса:
— Майк, а если не секрет, что ты печатал?
Майкл отозвался не сразу.
— Я обязан отвечать? — спросил он наконец.
— Конечно нет, — улыбнулся Росс. — Но мы же тут все свои.
— Тогда я, пожалуй, не буду.
Росс перестал улыбаться.
— Разве что… — Майкл обвел глазами сидящих, — большинству хотелось бы услышать мой ответ.
— Меня это не интересует, — быстро сообщил Кевин. Крис покосился на него.
— Как хочешь, Майк.
— Какая нам разница, что ты там делал? — сказал Брендон. — Что это еще за разговоры такие?
— Рад слышать, — Майкл, храня на лице выражение покерного игрока, взглянул на Алекса. — Тогда, видимо, это тема себя исчерпала.
Алекс молча кивнул.
— Кстати, Росс, — сказал Майкл, — любопытно, что тебя заинтересовало, что я там печатал.
— А что еще могло меня интересовать? — сухо отозвался Росс.
— Например, был ли я там вообще.
Вытянутое лицо Кевина, казалось, вытянулось еще больше.
— Майкл, ты о чем говоришь?
— О том же, о чем и ты, — позволил себе улыбку Майкл, — о фактах.
Он встал.
— Я там был и печатал карту. Кто-то хочет еще что-нибудь из бара? Нет?
Он коротко глянул вправо и пошел к барной стойке. Алан, которого происходящее смогло немного отвлечь от мыслей о Джоан, посмотрел направо вслед за ним. Там, через стол от них, сидел Эд и что-то быстро записывал в свой серый блокнот.
Интересные были сегодня речи. Разные и одинаковые одновременно. Видно, что собрались профессионалы. Настолько разные — и настолько схожие. И все до одного — дети своей эпохи. Продукты своего общества. Общества, в котором каждый лидер всеми силами стремится понравиться. Очаровать. Обольстить. Они так старались, что порой напоминали политических кандидатов в сезон выборов.
Раньше все было не так. Прошли времена, когда человек, стоящий во главе был проповедником Идеи. Будь то идея королевской власти или мирового господства. В те времена сегодняшние речи были бы смешны и нелепы. Кто захотел бы пойти за человеком, который суетится, словно лакей? Человек, идущий впереди, должен звать за собой, даже не за собой — за Идеей. А не подлизываться к толпе, взывая к чувству личной выгоды. Общество без Идеи — это стая обезьян. Бандерлогов. Каждый из которых мечтает лишь о том, как бы набить себе брюхо, почесаться, совокупиться и показать окружающим, что он в чем-то лучше их. И такое общество рождает соответствующих лидеров.
Это же насмешка над историей — лидеры, которые хотят денег, а не власти. И самое, самое главное — это противоестественно. Даже бандерлогам нужен вожак.
Об этом шла речь еще на том памятном уроке истории много-много лет назад. Этот добродушный толстяк учитель долго, хотя и вполне занимательно, втолковывал нам, что такого понятия, как общечеловеческие ценности, не существует. Что многообразие человеческих культур показывает всю нелепость попыток найти хоть одну-единственную подобную ценность. Что кажущееся очевидным нам далеко не обязательно кажется очевидным другим. И он приводил примеры. Родительская любовь? Ха! Вспомните Спарту, где болезненных младенцев бросали с обрывов. Вспомните Китай, где родители с надеждой отдавали мальчиков на операцию, чтобы из них сделали императорских евнухов. И это при том, лишь один из восьми выживал. (Сейчас он, конечно, еще припомнил бы страны, где родители фотографируют трехлетних детей, опоясанных поясами шахидов.) Отношения полов? Ха-ха! Моногамия, полигамия, матриархат, патриархат, свободный брак, в одной стране — невозможность развестись, в другой — невозможность жениться. Инстинкт самосохранения? Ха-ха-ха! Надеюсь, вам достаточно камикадзе? Религия? После возникновения государств, где единственной реально исповедуемой религией был атеизм, а уцелевшие церкви превратились в запущенные музеи, это слово вообще невозможно серьезно рассматривать в подобном контексте. Запомните, мои дорогие, этика, мораль, понятия добра и зла — все это меняется от культуры к культуре, от народа к народу, от эпохи к эпохе. Незыблема только физиология.
