Но теперь было утро, и работа манила, как мираж в пустыне. От мысли о вчерашнем разговоре с Юханной Альбин, с которой его соединили сразу после семи часов, участился пульс. Она была немногословна, извинилась, что не позвонила раньше. Извиниться пришлось и ему. За то, что она узнала о смерти родителей через газеты, за то, что они не смогли вовремя ее разыскать. Она уверила его, что понимает, что полиция делала все возможное и что отчасти виновата сама. Что позволило ему, в свою очередь, уведомить ее не допускающим возражений тоном, что полиция намерена допросить ее как можно скорее.
— Я приду к вам завтра, — пообещала она.
Завтра наступило.
Он как раз надел куртку, когда Лена возникла в коридоре позади него. Он не слышал ее шагов и теперь дернулся от неожиданности.
— Ну ты меня и напугала, — пробормотал он.
Она улыбнулась, но взгляд ее был тусклый, словно замерзшая поверхность воды.
— Прости, — произнесла она слабым голосом.
Она кашлянула и сказала:
— Нам надо поговорить, Александер.
Если до этого он только догадывался, что что-то не так, то теперь уже знал это наверняка. Лена назвала его Александер один-единственный раз — когда они познакомились.
Он интуитивно понимал, что не хочет слышать того, что она собирается ему рассказать.
— Поговорим вечером, — бросил он, открыл дверь и вышел на лестницу.
— Хорошо, вечером, — отозвалась она сдавленным голосом.
Не попрощавшись, он закрыл дверь за собой и пошел к машине. За дверью, в тот момент, когда он поворачивал ключ зажигания, Лена опустилась на пол и долго плакала: мир, по крайней мере в этот миг, был так несправедлив к ним обоим.
Фредрика Бергман чуяла неладное. Незаметно снова подкрался страх. Крепкий сон никуда не исчез, но приносил теперь не гармонию, не здравомыслие, а только силы для новых бесконечных сомнений. Спенсер ответил, когда она позвонила ему накануне вечером, но говорил он рассеянно и немногословно и, кроме того, неожиданно заявил, что должен уехать и вернется к вечеру среды. До этого у него не будет ни возможности увидеться, ни времени говорить по телефону. Куда он собирался, толком он не объяснил и закончил разговор, коротко пожелав ей спокойной ночи и пообещав, что скоро они созвонятся.
Конечно, из-за беременности она стала более впечатлительной, но дело было не только в этом. Может, то, что она потащила Спенсера на ужин к родителям, было ошибкой? Сам бы он вряд ли такое предложил. С другой стороны, на маму этот ужин подействовал самым чудесным образом: теперь она с оптимизмом воспринимала беременность дочери и с одобрением — отца будущего ребенка.
То ли желая заглушить тревогу, то ли от нетерпения поскорее попасть на работу, но на месте она оказалась уже в полвосьмого утра. Короткий коридор следственной группы был пуст, хотя и Юар и Петер сидели у себя в кабинетах. Она решила зайти к Петеру.
— Есть что-нибудь из уголовной полиции о Свене Юнге?
— Нет, они затребовали дополнительную информацию и пока ждут.
— Что за информация?
Петер вздохнул.
— К примеру, о состоянии его счетов. Всегда стоит проверить, не замешаны ли деньги в таких делах.
Фредрика нетерпеливо прошла к себе. За ней вошел Юар.
— Занятный мейл пришел вчера от нашего Лазаря, а? — намекнул он на Каролину Альбин. — Особенно в свете того, что ее сестра объявилась вчера вечером.
— Да уж, — кивнула она, вешая куртку, и нагнулась, чтобы включить компьютер.
— Но это может быть ложным следом, попыткой Каролины Альбин выставить себя невиновной.
— Вопрос в том, в чем и кому она хочет доказать свою невиновность, — сказала Фредрика.
— В сбыте наркотиков, — ответил Юар.
— Что?
— Сегодня ночью после нашей пресс-конференции пришел факс из шведского посольства в Бангкоке. Они же там нас на шесть часов опережают.
Фредрика взяла бумагу, которую ей протянул Юар, и прочла с нарастающим удивлением.
— Кто-нибудь звонил этому Андреасу Блуму? — спросила она. — Видимо, он говорил с ней в посольстве, когда она обратилась туда за помощью.
— Нет. Мы решили подождать, пока ты придешь.
— Я сейчас же позвоню, — отозвалась Фредрика и потянулась к телефону, еще не договорив.
Ожидая ответа, она еще раз пробежала глазами факс. Оказывается, Каролина Альбин известна таиландской полиции как Тереза Бьёрк. «Лазарь стал Терезой», — раздраженно подумала Фредрика.
Петер получил еще несколько дней отсрочки от беседы с психологом. Он с легкой душой положил трубку, после того как позвонил в отдел кадров Маргарете Берлин. Она разговаривала с ним уже мягче — может, потому, что и сам он разговаривал иначе, а может, и нет: копаться в этом времени не было.
Ильва прислала эсэмэску, что сыну уже лучше. Обрадовавшись, он тут же написал ответ, что рад хорошей новости. Не успел он отложить телефон, как снова раздался писк пришедшего сообщения.
«Заходи сегодня вечером, поужинаем вместе с мальчишками. Если есть время и желание. Они про тебя спрашивают. Ильва».
Не раздумывая, он ответил:
«С удовольствием приду! Постараюсь быть у вас самое позднее в шесть!»
И в ту же секунду пожалел, что отправил сообщение. Как он мог обещать явиться к шести — он ведь понятия не имеет, как будут развиваться в течение дня события с делом Альбин.
Вот проклятие. Броня напускной крутизны дала трещину, обнажив полужидкое нутро.
Все равно у него ничего не получится. Ни при каких условиях и ни с какой женщиной. Предстоит тяжкий выбор.
Что за выбор, он и сам не вполне понимал. С другой стороны, думать о семейном ужине как о тяжкой обязанности тоже идиотизм. Можно подумать, работа стала его единственным задушевным другом на всю оставшуюся жизнь.
Рассвирепев безо всякого повода, он снова схватил телефон и позвонил одному из парней в угрозыске, расследующих двойное убийство, которое произошло в воскресенье.
— Есть новости об убийстве в Хаге? — спросил он.
— Нет, совсем ничего. Мы хотим опубликовать фотографию жертвы в СМИ, может, его кто узнает?
— Отпечатки тоже нигде не проходят?
— He-а. Но кажется, тут у нас есть кое-что еще. Вернее, скоро будет.
Петер обратился в слух.
— Машина Свена Юнга была найдена недалеко от Мэрсты, женщиной, которая прогуливалась там рано утром.
— Здорово! — воскликнул Петер с чуть большим энтузиазмом, чем хотел.
— Не знаю уж, насколько это здорово, — отозвался следователь. — К тому моменту, когда мы прибыли на место, машину подожгли.
