Марк остановился в метре от кровати:
— Добрый вечер, сэр. Как вы себя чувствуете?
— Если не можешь поцеловать собственную жену, не задохнувшись, значит, дела плохи, — пожаловался Эйрел и откинулся на подушки.
— Меня пустили в лабораторию посмотреть на твое новое сердце, — сообщила графиня. — Оно уже размером с цыплячье и очень весело бьется в своей пробирке.
Граф тихо рассмеялся:
— Мрачный юмор.
— Мне оно показалось очень симпатичным.
— Тебе — еще бы!
— А уж если хочешь мрачного юмора, то подумай, как ты распорядишься старым после пересадки. Возможности для шуток в дурном вкусе просто неограниченны.
— Голова кругом идет, — пробормотал граф. Все еще улыбаясь, он взглянул на Марка.
Марк вздохнул поглубже:
— Леди Корделия говорила вам, что я собираюсь сделать?
— Угу. — Улыбка графа погасла. — Да. Будь осторожен. Гадкое место этот Архипелаг Джексона. Хотел бы я отправить с тобой Ботари.
Графиня явно удивилась. По ее лицу Марк угадал, что она сейчас думает: «Неужели он забыл, что Ботари погиб?» Графиня постаралась изобразить еще более веселую улыбку.
— Я беру Ботари-Джезек, сэр.
— История повторяется. — С трудом приподнявшись на локте, граф строго добавил: — Смотри, чтобы она не повторилась, мальчик! — И снова откинулся на подушки. Графиня успокоилась. — Надо признать, Элен умнее отца, — печально заметил он.
Графиня закончила массаж.
Эйрел нахмурился, очевидно, пытаясь сформулировать более полезный совет.
— Когда-то я думал… конечно, я понял это уже в старости… что нет более страшной судьбы, чем стать ментором. Быть в состоянии объяснить, что надо делать — и не в состоянии сделать самому. Послать своего воспитанника вперед, яркого и красивого, чтобы он принял огонь вместо меня… Но, кажется, я узнал и кое-что похуже. Послать ученика, не имея возможности как следует его обучить… Будь умным, мальчик. Уворачивайся. Не отдавай победы врагу заранее, в своих мыслях. Потерпеть поражение ты можешь только здесь.
Граф прикоснулся пальцами к вискам.
— Я пока даже не знаю, кто мои враги, — виновато сказал Марк.
— Не беспокойся, они сами тебя найдут, — вздохнул граф. — Люди сами выдают себя: словами, поступками. Если ты терпеливо молчишь и не мешаешь им, и не торопишься настолько, что становишься глух и слеп, как крот. Верно?
— Наверное, так, сэр, — ответил озадаченный Марк.
— Ха! — граф окончательно задохнулся. — Сам увидишь, — просипел он.
Графиня пристально посмотрела на него и встала.
— Ну, — Марк отрывисто кивнул, — до свидания.
Его слова беспомощно повисли в воздухе. Он судорожно сглотнул, осторожно приблизился к графу и протянул руку.
Граф быстро и сильно сжал ее. Рука у него была большая, с квадратной ладонью и крепкими пальцами: рука для лопаты и кирки, сабли и ружья. Ладонь Марка рядом с ней показалась по-детски маленькой и пухлой. У них не было ничего общего, кроме рукопожатия.
— Смерть врагам, мальчик, — прошептал граф.
— И вам тем же концом по тому же месту, сэр.
Отец хрипло рассмеялся.
Этим вечером, в свой последний день на Барраяре, Марк сделал еще один вызов по комму. Он прокрался в комнату Майлза, чтобы воспользоваться его комм-пультом — не то чтобы по секрету, но все же не при всех. Минут десять он молча смотрел на потухший экран и наконец порывисто набрал номер.
Когда отзвучал сигнал вызова, на экране возникла светловолосая женщина средних лет. Прежде, наверное, она была потрясающе красива, но и теперь казалась сильной и уверенной. В голубых глазах горели веселые искорки.
— Дом коммодора Куделки, — официально произнесла она.
«Это ее мать!» Марк с трудом поборол ужас и дрожащим голосом проговорил:
— Можно мне поговорить с Карин Куделкой, сударыня?
Светлая бровь чуть приподнялась.
— Кажется, я знаю, кто вы, но… как мне сказать, кто ее спрашивает?
— Лорд Марк Форкосиган, — с трудом выдавил он.
— Секунду, милорд. — Изображение исчезло, и он услышал удаляющийся голос: — Карин!
Потом послышался приглушенный стук, неясные возгласы, вскрик, и смеющаяся Карин воскликнула:
— Нет, Делия, это меня! Мама, пусть она уйдет! Меня, только меня! Уходи!
Стук двери, судя по всему, кого-то прищемившей, вопль и еще один, более решительный хлопок.
На экране появилась Карин Куделка, запыхавшаяся и взъерошенная, и, радостно блеснув глазами, сказала:
— Привет!
Если это был и не точь-в-точь такой взгляд, какой леди Кассия подарила Айвену, то по крайней мере что-то очень похожее.
— Здрасьте, — взволнованно сказал он. — Я хотел попрощаться.
Нет, это слишком внезапно…
— Что?!
— Э-э, извините, я не совсем то хотел сказать. Но я скоро улетаю с планеты, и мне хотелось перед отъездом поговорить с вами еще раз.
— А. — Ее улыбка погасла. — А когда вы вернетесь?
— Точно не знаю. Но когда вернусь, хотел бы снова вас увидеть.
— Ну… конечно.
«Конечно!» Сколько в это «конечно» можно вложить радостных предположений!
Она прищурилась:
— Что-нибудь случилось, лорд Марк?
— Нет, — поспешно ответил он. — Э-э… Я только что слышал голос вашей сестры?
— Да. Мне пришлось от нее запереться, иначе она встала бы передо мной и начала корчить рожи. — Искреннее негодование Карин продержалось всего секунду, а потом она добавила: — Я всегда так делаю, когда ей звонят молодые люди.
Он — молодой человек. Как… как нормально! Несколькими вопросами он вызвал ее на рассказ о сестрах, о родителях, о ее жизни. Частные школы, любимые дети… Семья коммодора была зажиточной, но барраярский культ работы внушил им страсть к образованию и жизненному успеху: идеал служения пронизывал всю их жизнь, увлекая их в будущее. Он весь пропитался ее словами, мечтательно сопереживая. Она такая мирная, такая настоящая! Никакого надлома, никакого уродства. Его разум согрелся, насытился и стал счастливым: ощущение почти эротическое, но без угрозы. Увы, вскоре Карин заметила, что он почти все время молчит.
— Боже, я совсем вас заболтала! Извините.
— Нет! Мне нравится вас слушать.
— Вот это что-то новое. У нас в семье мне и слова не удается вставить. Я до трех лет вообще не говорила. Меня даже к врачу повели. Оказалось, дело в том, что сестры все время отвечали за меня!
Марк рассмеялся.
