Я поймал себя на том, что вспоминаю вовсе не то, что нужно. Из рощи мы вернулись к вечеру — голодные, естественно, и Тома начала сооружать из моих припасов нечто, соответствовавшее нашему настроению: не омлет же готовить после такого чудесного дня, на самом деле!
Она попросила подать ей острый нож, я протянул рукояткой вперед, и — то ли лезвие оказалось скользким, то ли пальцы мокрыми, — нож выскользнул у меня из руки, и я отчетливо услышал, как он с легким звоном упал на пол. Я сказал Томе: «Извини, бывает», наклонился, чтобы поднять нож, но его не оказалось там, где он должен был лежать, если падал согласно закону всемирного тяготения. В недоумении я похлопал ладонью по полу и подумал, что нож, вероятно, подскочил от удара и оказался… где? Под столом, наверно, или под плитой, что хуже, потому что тогда придется его оттуда выковыривать с помощью чего-нибудь плоского: линейки, например.
Следующие полчаса мы с Томой ползали по полу и искали то, чего там, как мы уже поняли, просто не было. Мы отодвинули плиту, и Тома вымела оттуда горку мусора, в которой я обнаружил одну из своих авторучек и квитанцию об оплате счета за электричество за декабрь прошлого года. Мы даже шкафчик сдвинули, хотя вероятность того, что нож мог оказаться в трех метрах от места падения, равна была нулю.
— Послушай, — сказала Тома, в конце концов, — я понимаю, что у тебя охотничий азарт. Мне лично все равно, куда твой нож закатился. Дай другой, или мы останемся без ужина, а я голодна, как черт.
Естественно, я так и сделал — правда, другой нож был не таким острым, и, если говорить честно, не таким любимым, а я хотел, чтобы Тома резала овощи моим любимым ножом. Что тут такого: любимая женщина, любимый нож, любимый салат «оливье»… Пока Тома готовила ужин, я ходил по кухне, взглядом оценивая, какие траектории должен был бы описать нож, чтобы оказаться, например, за вытяжной трубой. Траектории получались фантастическими, противоречившими не только закону тяготения, но и всем остальным трем законам Ньютона. Я оставил это пустое занятие, когда Тома позвала за стол, и помню, что все-таки подумал о склейке, но салат, несмотря на то, что овощи были нарезаны хотя и любимой женщиной, но не любимым ножом, оказался необычайно вкусным, и я забыл обо всем на свете, тем более, что потом мы оказались в спальне, это было, конечно, не так романтично, как в роще, но не менее чувственно, а рано утром я встал, чтобы приготовить тосты и кофе, пока Тома досматривала предпоследний сон (из последнего я намеревался ее вытащить с помощью поцелуя), и почему-то не удивился, когда, войдя в кухню, еще с порога увидел свой любимый нож, лежавший, как ни в чем не бывало, на краю кухонного столика.
Я протер глаза, пожал плечами, чертыхнулся — в общем, проделал все, что принято делать для выражения крайнего удивления, а, поскольку нож не исчез, то перестал обращать на него внимания. Нашелся — и ладно.
Но где-то ведь этот предмет находился в течение почти десяти часов! «Брось, — сказала Тома, — что значит: где находился? Тут и находился, а мы просто не видели его в упор. Знаешь, как это бывает? Смотришь и не видишь, со мной такое сто раз случалось».
Со мной, в общем, тоже. Такое случается со всеми, просто каждый называет это по-своему. Обычно обвиняют невнимательность. Я-то знал, что, скорее всего, произошла склейка — предмет на какое-то время оказывается на одной из многочисленных ветвей Многомирия, а при новой склейке физических реальностей возвращается обратно (но может и не вернуться, чему тоже есть масса независимых свидетельств). Поэтому я не стал спорить.
А потом забыл.
— Ты умница, — сказал я. — Только…
— Ну да, — кивнула Тома. — Ты хочешь сказать, что за эти месяцы тысячу раз держал нож в руке, и если там были чьи-то отпечатки… не твои…
— Конечно, — согласился я. — Но если какой-то предмет подвержен явлению склеек чаще прочих, а ты знаешь, что именно это я пытаюсь просчитать в волновых функциях, то вероятность того, что достаточно большое число склеек останется просто незамеченным в процессе наблюдения…
— Когда ты переходишь на свой физический жаргон, — тоненьким голоском пролепетала Тома, изображая из себя маленькую девочку, как она делала всегда, когда я слишком увлекался и начинал объяснять ей вещи, которые сам для себя уяснял с большим трудом, — мне кажется, что я для тебя совсем не…
Пришлось поцеловать ее и прекратить дискуссию.
— Ты сегодня не поешь? — спросил я.
— Ты же знаешь, что нет, — сказала Тома. — Почему ты спрашиваешь? Я пою в субботу, а сегодня — Джейн Кирман. Кстати, я хотела бы ее послушать.
— Может, поедем пока ко мне? А вечером в театр.
— Мне нужно позаниматься, — с сомнением сказала Тома.
— Свои вокализы ты можешь петь и у меня.
— Нет, на кухне голос не звучит, — отрезала Тома. — И у тебя нет инструмента.
— Инструментов у меня сколько угодно, — пробормотал я. — Впрочем, ты права: если мы отсюда выйдем, нас, во-первых, атакуют журналисты, а во-вторых, Стадлер может решить, что я хочу скрыться от карающего меча правосудия.
— Ты думаешь, он еще не оставил тебя в покое? — с испугом спросила Тома.
— С какой стати? — я пожал плечами. — Пока он не объяснит себе, откуда на моем ноже отпечатки пальцев Гастальдона, я буду оставаться в числе главных подозреваемых.
— Он говорит, что ты — свидетель.
— Потому что у него нет доказательств.
— Другой подозреваемый — Том?
— Винклер не убивал Гастальдона, — сказал я. — И уж тем более — я.
— Но кто…
— Я тебе это объясню, когда смогу назвать имя настоящего убийцы, — заявил я, и голос мой прозвучал, видимо, слишком высокопарно, а для слуха Томы — просто фальшиво, как нота, взятая в неверной тональности. Я сразу это почувствовал и сказал быстро: — Пожалуйста, не думай об этом.
— Как я могу не думать?
— Ты хотела поработать? Я тут посижу, почитаю журналы…
Где-то вдалеке зазвонил мобильный телефон. Аппарат играл мелодию из «Травиаты» — значит, Тома успела поменять рингтон, еще пару дней назад ее телефон подзывал свою владелицу танцем маленьких лебедей.
— Это твой? — спросил я.
Тома нахмурилась, выпустила мою руку.
— Нет, — сказала она. — У меня Чайковский, ты знаешь.
— Знаю. Посиди, я посмотрю, что это…
И я пошел искать, телефон уже не звонил, и теперь обнаружить аппарат было намного сложнее.
— Если это не мой, — предположила Тома, сидя на диване, она даже ноги поджала, будто аппарат мог выскочить откуда-то снизу и наподдать ей по пяткам. — то, значит, кто-то в мое отсутствие был здесь и забыл мобильник.
Логичное рассуждение. В новейшей истории криминалистики такие случаи уже не раз происходили.
Я достал из куртки свой аппарат и проверил — не звонил ли мне кто-нибудь минуту-другую назад. Не звонили, чего и следовало ожидать.
