— Арчи, — сказал я, чтобы вернуть его в реальный мир двадцать первого века. — Эти люди давно умерли.
— Ладно-ладно, — сказал он. — Потом ты мне объяснишь, кто, как, кого и зачем, а пока отправляйся на тот диванчик, я на нем спал ночью и свидетельствую: как ляжешь, сразу заснешь. Поспи часок, я тебя разбужу, если что. Право, Андрэ, у тебя очень утомленный вид.
— Не думаю, что мне удастся уснуть, — пробормотал я.
— Ты не думай, а усни, — посоветовал Арчи. — Дать тебе таблетку? Нет, не дам, тогда ты вырубишься часа на четыре. Иди ложись.
И я пошел. Диванчик — короткий, мне даже не удалось вытянуть ноги — стоял в дальнем углу компьютерного зала, и на нем лежал, свернувшись клубком, кот Вернер, любимец факультета, имевший особенность появляться там и тогда, где и когда его никто не ждал. Я согнал Вернера, с неприятным шипением покинувшего место, которое он уже считал своим, лег и подтянул ноги к подбородку (Господи, как неудобно). Спать я, конечно, не собирался, мне хорошо было видно, как Арчи возится за своим компьютером, голова его то и дело поднималась над верхним обрезом дисплея, как солнце над линией горизонта.
Конечно, он сделает это. Он вытащит нужные документы, я не сомневался. Но будет ли там то, что мне нужно? А что мне нужно? Я долго над этим думал. Как мне казалось, я сопоставил все физические явления и события, произошедшие за последний месяц (забираться дальше в прошлое мне казалось неразумным, поскольку слишком много оказывалось моментов, которые могли породить ветвления, и построить даже простые эвереттовские диаграммы, по типу фейнмановских, было хотя и возможно в принципе, но совершенно непродуктивно с точки зрения принятия решений). Как мне казалось, я был на правильном пути — просто потому, что все другие дороги приводили к выводам, который сделал инспектор Стадлер, и ему для этого не понадобились ни компьютеры, ни даже знание квантовой физики: обычная житейская логика плюс «неопровержимая» улика. Нож. Для меня эта улика была так же неопровержима, как для Стадлера, только выводы мы сделали противоположные. Так чаще всего и бывает: одна и та же информация при разных начальных идеях и допущениях может вести к диаметрально противоположным выводам. Как в середине прошлого века, когда одно и то же уравнение Шредингера описывало совершенно разные физические мироздания — в копенгагенской концепции, всеми принятой, хотя и сомнительной, и в концепции Эверетта, не принятой тогда никем, хотя и разрешавшей все сомнения относительно применимости волновой функции для описания множества разновероятностных процессов.
Нож… Это означало, что мы с этим чертовым Гастальдоном в одной из ветвей Многомирия… неужели я дал ему в морду, а он… интересно, какое у меня при этом было выражение лица… я очень…
— Эй! — сказал Арчи. — Ты проснешься, наконец?
Я проснулся мгновенно и вскочил на ноги, наступив, видимо, на лежавшего рядом с диваном кота. Вернер, названный по имени великого физика, взвизгнул, зашипел, но гордости не утратил, медленно отошел в сторону и улегся досыпать посреди прохода между компьютерами.
— Есть две новости, — сказал Арчи. — Хорошая и плохая. С какой начать?
— С плохой, — буркнул я. Если он скажет, что инспектор Стадлер…
— Тебя ищет полиция, — сообщил Арчи. — Они уже были у тебя в квартире, а сейчас разговаривают с Майклом.
Майкл Давенпорт был заместителем декана физического факультета. Отношения у меня с ним были прекрасными, ничего предосудительного сказать обо мне он не мог и вряд ли стал бы, но Стадлеру нужна была не характеристика, а конкретные обо мне сведения, и Давенпорт мог, конечно, сообщить много чего интересного, хотя для полицейского следователя и совершенно непонятного.
В любом случае, Стадлеру понадобится не более получаса, чтобы обнаружить меня здесь, скрыться я не смогу, все шесть ворот наверняка охраняются, но ведь я на это и рассчитывал, разве нет?
— А хорошая новость? — спросил я.
— Вот, — сказал Арчи и протянул мне лазерный диск. — Садись за терминал Роя, он сейчас на лекции. Нужные тебе имена и названия помечены, так что не ошибешься.
— Тебе удалось?… — начал я, но Арчи повернулся и пошел к своему креслу — он уже думал опять над своей криптографической проблемой, от которой я оторвал его… когда же… я посмотрел на часы… да ведь прошло совсем немного времени! Сорок три минуты, быстро меня Стадлер вычислил, я думал, ему понадобится больше времени. И Арчи тоже — за каких-то полчаса сумел…
Я отогнал ненужные мысли, как только вставил диск в дисковод.
Номер 11 (29). Баркарола
Верди стоял под аркой и, прикрываясь от ветра полой плаща, смотрел, как на противоположной стороне площади Навона кучер пытался поставить на место втулку, выпавшую из обода красивой кареты с гербом, который издалека трудно было разглядеть. Верди стоял здесь уже почти полчаса — карета, сломавшись, загородила от него вход в гостиницу, за которым маэстро наблюдал не то чтобы с нетерпением, но с желанием дождаться появления Сомма и задать ему три или четыре вопроса, не столько надеясь получить правдивый ответ, сколько ожидая увидеть эту невысказанную правду в глазах адвоката.
Ветер был ледяным, но Верди не чувствовал холода. Ему показалось, что позади кареты что-то мелькнуло, и он сделал несколько шагов, чтобы увидеть, что же там, в конце концов, происходит. Мужчина в теплом темно-зеленом плаще появился из-за кареты и, втянув голову в плечи, пошел в направлении замка Фарнезе. Можно было, конечно, последовать за ним, но мысль о том, что придется бегом пересекать площадь и на глазах прохожих — пусть и редких в этот холодный день, но все-таки по-римски любопытных — догонять ничего не подозревавшего человека, возмущала Верди, и он поступил совсем не так, как намеревался вначале: повернулся к Сомма спиной и пошел, наклонившись вперед, чтобы преодолеть сопротивление встречного ветра.
— Маэстро! — услышал Верди, но продолжал идти, не замедляя шага.
— Маэстро!
Кто-то пыхтел за спиной, и Верди обернулся, не останавливаясь: Сомма уже почти догнал его, тяжело дыша и придерживая руками полы плаща.
— О! — воскликнул Верди, остановившись, наконец. — Дорогой синьор Антонио! Вы в Риме? Какая приятная неожиданность!
— Маэстро! — похоже было, что в словаре Сомма осталось это единственное слово, которое он и повторял на все лады, стоя перед Верди, прикрывшим его от порывов ветра.
— Очень странно, — продолжал Верди, глядя на адвоката в упор, — что вы не ответили на два моих последних письма. Это неучтиво, особенно между друзьями, какими мы с вами, как я полагал, безусловно являемся.
— Маэстро, — в который уже раз повторил Сомма и продолжил, вспомнив, что в итальянском есть множество других слов для выражения самых разнообразных чувств и желаний. — Я думаю, маэстро, что нам лучше поговорить не здесь, а… хотя бы в той траттории, что на перекрестке.
— Что ж, — пожал плечами Верди. Это было самое разумное, он не собирался ни приглашать либреттиста к себе, ни соглашаться на возможное приглашение подняться в его номер в «Титусе».
