Все произошедшее с ним могло означать лишь одно. Сраженный горем и страхом, мистер Скимпол, удивившись сам себе, горько заплакал. Сотрясаемый шумными рыданиями, он стоял в холле второсортного дома. Горячие, постыдные слезы бежали по его щекам, а сын таращился на отца в тихом изумлении.
Мейрик Оусли был доволен собой. Он долго ждал грядущего мгновения. Считал дни и часы, надеясь и молясь о его скорейшем приближении. Он ждал много месяцев, и вот наконец для Чудовища настал смертный час. Сегодня ему в последний раз предстояло увидеть Варавву живым.
— Сэр?
Узник лежал в углу камеры, слоноподобный, едва ли не голый, наслаждаясь пропитавшей его порочностью и греховностью. Он только что извлек из тайника коллекцию и разложил на полу перед собой с десяток самых любимых безделушек — колец, монет и даже булавку для галстука, что подарил ему этот Мун.
— Входи же.— Толстяк даже не сподобился повернуть голову.— Я любуюсь моим собранием. Отблески, осколки красоты в мире ничтожества и неволи.
Оусли с презрением скользнул взглядом по жалкой кучке.
— Я позабочусь, чтобы после вашей смерти они пошли на нужды благотворительности.
— Моей смерти... Значит, срок все-таки настал.
Бывший адвокат ухмыльнулся. Внезапно на его лице появилось голодное, жестокое выражение, и маска раболепия спала.
— Можно и так сказать.
Боюсь, я не был полностью откровенен касательно мистера Оусли.
Варавва, казалось, не заметил перемены, произошедшей с учеником.
— Когда? — выдохнул он. Оусли облизнул губы.
— Сейчас.
Узник не сделал ни малейшей попытки отпрянуть или вскочить. Напротив, Варавва еще больше растекся на полу. Он лишь сгреб коллекцию и прижал к колыхающейся, жирной груди.
— Значит, это ты? — спросил заключенный, хотя уже знал ответ.
— Я,— отрезал Оусли.— Это всегда был я. Он склонился над Вараввой, исходя мерзкими черными волнами злобы.— Вы должны были принять наше предложение. Вы могли получить Элизиум! Но вы предпочли вот это!
— Я знаю мой уровень,— прошептал смертник. Затем, почти как бы между прочим, поинтересовался:
— Могу я кое о чем тебя спросить?
— Думаю, да.
— Почему именно сейчас? Я надеялся посмотреть, что из этого всего выйдет.
— Вы не должны были отдавать ему эту книжку.
— Эдвард поймет. Его способности почти не уступают моим.
Оусли рассмеялся. Из кармана он вынул длинный тонкий хирургический нож, холодный и жестокий. Совершенное орудие убийства.
— Ваш приговор вынесен,— прорычал он, наслаждаясь драматизмом момента.— И этот приговор — смерть!
Варавва зевнул, вяло махнув жирной рукой.
— Тогда покончим с... — начал было он, но не успел договорить.
Оусли с перекошенным от восторга лицом глубоко всадил в него нож. Узник влажно ахнул. Бывший адвокат повернул ланцет, вырвал его, затем вонзил снова. Толстяк застонал, кровь хлынула у него изо рта потоком раскаленной лавы, окрасив губы и зубы темно-алым, разбрызгалась по подбородку.
Все еще живой, Варавва прохрипел последнюю просьбу. Оусли, бесчисленное множество раз проигравший в уме сцену вожделенной расправы, ничего подобного не ожидал, а потому на мгновение впал в легкий ступор.
— Поцелуй меня.
Мейрик никогда прежде не убивал людей. Мощь происходящего момента буквально оглушила его. Наслаждаясь греховностью содеянного, он не устоял перед головокружительным безумием душевного перерождения. И конечно, в силу всего вышеперечисленного, бывший адвокат возомнил, будто ему ничто не угрожает. Уверенный в собственной неуязвимости, он склонился к Варавве, прильнув губами к его губам. Торжествующий, опьяненный убийством, Оусли уже вознамерился подняться на ноги, когда тело умирающего пришло в движение. Огромной рукой Варавва крепко прижал голову ученика-изменника к груди, а второй дотянулся до груды сокровищ и схватил булавку, подаренную Эдвардом. Острую, специально заточенную для этого неизбежного мгновения. Собрав последние силы, узник вонзил ее в горло отчаянно сопротивлявшегося Оусли и безжалостно надавил. С удовлетворением ощутив, как лопаются артерии, он устало закрыл глаза. Кровь бывшего адвоката хлынула ему на лицо липким потоком. Мейрик Оусли пытался закричать, смешав воедино ярость, боль и отчаяние, однако лишь забулькал. Он беспомощно завалился на тело учителя-убийцы, и они так и остались лежать, заключив друг друга в смертельные объятия.
Изуродованные грязные твари, вместе отправившиеся в ад.
Следует заметить, что прямо перед смертью Варавва попытался прошептать имя человека, которого любил. Ему всегда казалось, что именно так и следует поступить, перед тем как отправиться в небытие. Проигрывая на досуге собственную гибель, он всегда представлял ее себе в несколько пафосных тонах. Словно некую странную, трагическую сцену, способную вдохновить какого-нибудь художника на этюд в багровых тонах или поэта на пару горестных стансов. К собственному разочарованию, он лежал, захлебываясь кровью, и жизнь уходила из него по капле, но с ужасающей скоростью. Кроме того, от слабости Варавва не мог даже пошевелить губами.
А потому Чудовище умерло молча.
Мерривезер и мистер Мун нашли Сомнамбулиста в первом же заведении, куда удосужились заглянуть. Паб «Удавленник» от пожара не пострадал, однако здание театра напротив него по-прежнему высилось закопченным скелетом, черным свидетельством провала его владельца.
Иллюзионист купил другу пинту молока и спросил как можно вежливее, почему он исчез. Сомнамбулист взял доску.
УВИДЕЛ СПЕЙТА
— Спейта? — Мерривезер заглянул через плечо мистера Муна.— Бродягу?
Великан кивнул.
— И как он? — немного удивленно спросил Эдвард.
КОСТЮМ
— Он был в костюме? — осторожно уточнил мистер Мун.
ЩЕГОЛЬСКИЙ
— Ты уверен?
Сомнамбулист кивнул, явно сокрушенный.
БАНК
— Он был возле банка? — предположил инспектор. Сомнамбулист помотал головой.
— Он служит в банке? — недоверчиво спросил Эдвард.
Сомнамбулист кивнул. Мерривезер фыркнул.
— Чушь собачья.
МАСКИРОВКА
— Маскировка? — Иллюзионист уже собрался приступить к более подробному расспросу, когда снаружи послышался крик мальчишки — разносчика газет.
Услышав его, мистер Мун выскочил из паба на улицу.
— Ужасное убийство в Ньюгейте! — снова выкрикнул юнец.— Чудовище мертво!
