Айна внимала Сизому с обожанием, с восторженными слезинками в уголках глаз.
Ник же чем дольше слушал, тем больше впадал в полную прострацию, окончательно запутываясь в собственных мыслях: "Багги — в 1938 году? Бред полный!"…
На следующее утро расходились в разные стороны.
Ник с Сизым решили обратно к избушке вернуться и там отряд Эйвэ дожидаться. Нормальное решение, продуманное: винтовок и боеприпасов в достатке, да и численный состав противника нынче подсократился.
Чукчи тоже свернули свои яранги, тюки с добром на оленей загрузили. Решили к югу кочевать, навстречу скупому летнему теплу.
— Мы уходим, — сообщил Афоня. — Здесь ягель заканчивается, да и слепней слишком много. Отощают олешки. Тощий олень — плохой олень, капризный. Будем новые пастбища искать. Прощайте! Да прибудет с вами Светлая Тень! А ты, Странник, — к Нику персонально обратился, — помни, что главный знающий в городе большом живёт, в высокой яранге, под красными звёздами. Волчья у него кровь. Но когда надо будет, когда Смертельная Тень над твоей головой закружит, он поможет…
Тут к шаману Айна подошла. Одета по-походному: короткая меховая кухлянки, мужские штаны из шкуры нерпы, на ногах — аккуратные коротенькие торбаза. На плече девушки висел винчестер, Лёхин подарок, за спиной — брезентовый вещмешок, из бокового кармана кухлянки торчала подзорная труба. Подошла и сообщила Афоне что-то на своём языке. Недолго говорила, всего несколько фраз. Сказала и отошла, у Лёхи за спиной встала.
Долго старик молчал, в небо глядел, желваками играя. Потом к Сизому подошёл, в метре от него остановился, уставился — прямо в глаза.
Лёхе-то что, он в гляделки играть обучен — дай бог каждому! Минут пять, в полной тишине, продолжалась эта дуэль взглядами. Наконец, Афоня глаза свои к земле опустил, развернулся, взобрался на своего невзрачного олешку, хлопнул его ладонью по крупу. Олень лениво затрусил на юг. Остальные чукчи — кто на собачьих упряжках, кто на оленях — последовали за своим предводителем…
— Каттам меркичкин! — не оборачиваясь, громко ругнулся напоследок Афоня.
Глава двенадцатая
Караванами, пароходами…
— Чего это он? Проклял нас, что ли? — забеспокоился Сизый.
— Да нет, — безмятежно ответила Айна. — Поругался немного, как вы — матом. Душу отвёл. Просто так поругался. Только по-чукотски…
Через два часа и Ник "со товарищи" тоже собрали свои нехитрые манатки, двинулись по направлению к избушке.
За один переход не удалось дойти до места: у Лёхи голова после полученного удара кружилась, у Ника опять в плече закололо неприятно. Видимо, растревожил подживающую рану вчерашними хождениями по тундре.
У крохотного родника сделали привал. Айна из ивовых и берёзовых прутиков ловко разожгла костёр, вскипятила воды. Старые бинты размотала, тщательно обмыла раны своих попутчиков, потом щедро присыпала их синим пахучим порошком, ловко наложила новые повязки.
Допили остатки кипятка, закурили. Ник с Лёхой — "козьи ножки", Айна — свою трубочку изящную, вырезанную из розоватого корня колымской берёзы.
На самокрутки Ник опять достал из своего планшета несколько мятых листов бумаги.
Отчёт магаданского чиновника — царских ещё времён отчёт "О скупке золотоносного песка у неорганизованных старателей" — на самокрутки определил.
Остальные бумаги решил прочесть. Тоже ничего интересного: допросы беглых зэков, отчёты прежних геологических экспедиций по поиску россыпных месторождений, байки чукотских шаманов. Но один из документов всё же заинтересовал.
— Вот послушай, опять про мыс Наварин, — обратился Ник к Сизому. — Допрос капитана промысловой шхуны "Анадырьский патриот" Петрова П. К., подобранного пароходом «Совет» в Беринговом море пятнадцатого сентября 1936 года, в пятидесяти километрах от берега. Вот, капитан рассказывает: "С вечера встали на траверсе мыса Наварин. На рассвете отправили два вельбота на поиски китов. Неожиданно заметили в небе трёх больших птиц, издававших странные кашляющие звуки. Птицы летели со стороны мыса, курсом в открытое море. Снялись с якоря, решили пересечь курс птиц, подойти на расстояние ружейного выстрела. При осуществлении этого манёвра под кормой шхуны прогремел взрыв. Считаю, что это взорвалась плавающая мина, принесённая течением из Японского моря. Шхуна потонула почти сразу. Из экипажа удалось спастись только мне, так как стоял за штурвалом и сразу после взрыва прыгнул за борт. Признаю свою вину, готов понести заслуженное наказание…" И далее ничего интересного. Прокомментируй, пожалуйста.
— А чего тут комментировать? — удивился Лёха. — Понятное насквозь дело. По собственной небрежности посадил судно на камни, разгильдяй, а теперь выгораживает себя, любимого, боится, что вредителем признают да и шлёпнут безжалостно, за милую душу. Про мину залётную сказки излагает, птиц здоровенных приплёл. В той, ранешней бумаженции — беглый зэк о лодках моторных, летающих над мысом Наварин, втулял, сейчас капитан о птицах гигантских травит. Совсем наш народишко стыд потерял, на каждом углу "горбатого лепит", грехи собственные покрывая.
— Видала я тех птиц, — равнодушно, как бы между прочим, сообщила Айна. — Страшные они. Людей мёртвых в когтях носят. Радостно поют при этом.
Сизый от неожиданности подскочил самым натуральным образом, недокуренную самокрутку выронив, спросил Айну медовым голосом:
— А где ты их видела, голубка моя? Расскажи поподробней, будь ласкова.
— Там и видела. Около мыса, который вы «Наварин» называете, — невозмутимо ответила девушка, даря Лёхе тёплый взгляд. — Мой отец — важный шаман. А там, на мысе, — кладбище старинное, шаманское. На нём только большие шаманы спят. И дед мой там спит, и отец деда. Три Больших Солнца назад отец решил их проведать. Долго кочевали. Пришли, а в долине «пятнистые». Сторожат проход, никого не пускают. Обошли мы их вдвоём с отцом. Через перевал высокий. На кладбище сидели, со Спящими много говорили. Они умные. Много разного подсказать могут. Если попросишь правильно. Если слушать умеешь. Не ухом слушать, сердцем. Уже рано утром в стороне три птицы пролетали. Очень большие, красивые. Медленно летели, между собой разговаривали. Я на них в трубку посмотрела… — Пальчиком коснулась подзорной трубы, торчащей из бокового кармана кухлянки. — Вижу, каждая птица в когтях человека несёт. Люди не шевелятся, наверное, уже мёртвые. Испугались мы сильно, ушли сразу. Больше не ходили туда. Страшно очень.
— Бывает. — Ник себя за нос подёргал, стараясь переварить эту историю, напоминающую очередную байку. Но больно уж несуетливо Айна рассказывала, спокойно, со знанием дела. Да и зачем ей врать, придумывать что-то? Хотя, кто знает, может быть, у чукчей это обычай такой — белолицым простакам лапшу на уши вешать, принципа ради?
— А труба подзорная откуда у тебя? — Сизый зачем-то спросил.
Такое впечатление, что всегда невозмутимая Айна на этот раз немного засмущалась.
