На Курчавого это произвело впечатление, глаза взволнованно заблестели, он забегал по кабинету, негромко бормоча себе под нос:
— Это меняет дело. В корне меняет. Придётся теперь напрягать извилины мозга. Ох, чувствую, придётся! Не было печали…
Лёха с Гешкой, тоже первый раз услышавшие об истинном расположении золотой жилы, отреагировали более бурно, а именно, набросились на Ника с объятиями. Если бы потолок в кабинете был повыше, то и качать принялись бы.
— Никитон, ты гений, Архимед настоящий, Аристотель! — громко орал Банкин.
— Молоток натуральный, патентованный! — вторил ему Сизый.
Только об одном не упомянул Ник, вернее, самого главного не рассказал: о том, что точное место знает, где золото находится. Ручей Жаркий, километра три-четыре вверх по течению от устья.
Почему не сказал? Да так, решил козырного туза в рукаве попридержать, времена больно уж непростые на дворе стояли, да и предатель имеется в наличии. Не обязательно, что и здесь, может, в Москве расположился, в мягком начальственном кресле, что дела совсем не меняло. Вот прогоним с ручья коварных американцев, золото окончательно «застолбим», тогда и сообщим о победе, громко, уже ничего не опасаясь.
Когда схлынул всеобщий ажиотаж, Курчавый снова взял разговор в свои руки:
— Даю вводную. Надо срочно вас на Холодный ручей перебрасывать, там сейчас у нас бригада взрывников работает, шесть человек, плюс бригадир и повар. От Холодного до мыса Наварин меньше ста километров будет. Походите по округе, изучите обстановку, может, удастся летуна с золотом сбить. Это был бы оптимальный вариант, вещественные доказательства, так сказать, которые и в Москву отправить не стыдно. Если получится чего путного, то и про трибунал можно будет забыть, помечтать об орденах и новых званиях. В Москву сегодня же доложу о новых перспективных направлениях поиска! Только вот как вас туда, к Холодному ручью доставить? Колонну автомобилей формировать — долго и хлопотно. Все грузовые автомобили здесь наперечёт, с боем их придётся отбирать, со скандалами. Склоки начнутся, возмущённые звонки в Москву, столько грязи на голову выльют, что и до пенсии не отмыться. Думаю, что морем проще будет. Попробую оперативно, за сутки-другие, найти подходящее судёнышко. Вы пока отдохните, отмойтесь — банный день сегодня, сейчас я записку коменданту общежития напишу, он вам чистую одежду выдаст, в баню отведёт. Если что, можете и за девицами приударить, тут имеются в наличии несколько достойных экземпляров. А то, наверное, совсем одичали в своей тундре?
— Ловим вас на слове, Пётр Петрович! — тут же оживился Сизый. — Относительно женского пола. Я же не один приехал, с женой. Анной Афанасьевной кличут, по-чукотски — Айна. По всем местным законом сочетались, уважаемый шаман благословлял, часа четыре песни громко пел, Злые Тени отгонял. Нам бы комнатёнку отдельную, чтобы не мешал никто из любопытствующих. Да и у Никиты Андреевича здесь зазноба имеется, Зинаида Ивановна, радистка. Вы же её знаете! И им отдельное гнёздышко не помешало бы! А, Пётр Петрович? Вы же всё можете, помогите!
Нахмурился Курчавый:
— Чукотские жёны, невесты-радистки, несерьёзно это всё! Ну, ладно бы, о законных жёнах речь шла, это дело святое. А так — разврат какой-то получается! Впрочем, ладно, уговорили, — махнул рукой. — Пойду вам навстречу, заслужили! Вот, забирайте эти два ключа. Там за общежитием, возле забора, стоит маленький домик. Это такие апартаменты для приезжего высокого начальства, которое раз в два года изволит посещать наши края. Заселяйтесь, живите, жизнью наслаждайтесь, я коменданту об этом тоже напишу. Только, ради всего святого, не выпейте там всё спиртное, да и кроватей ломать не надо, удаль молодецкую демонстрируя…
Комендант, упитанный мужчина средних лет, по глазам видно — страшный склочник и зануда, записку Курчавого прочёл внимательно, забурчал недовольно:
— И баню для них освободи, и бельё чистое выдай, и в помещение отдельное вместе с гладкими кралями посели, совсем уж совесть всякую потеряли, разбаловались. Надо в Магадан сигнал послать, компетентным товарищам. Обязательно пошлю, пусть разберутся!
Ник, только на одно мгновение опередив Лёху, толстяка пальцами за кадык взял, прижал к стене, дождался, пока комендант начнёт уже по-настоящему задыхаться и хрипеть, попросил ласково:
— Не надо больше мою невесту кралей называть, будь так ласков! А то ведь и умереть безвременно можно, хорони потом тебя, трать народные деньги. В обычный гроб ты, поросёнок жирный, не поместишься, придётся на заказ изготовлять. А это расходы, опять же. Ну, не будешь больше? Ещё головой помотай, помотай, чтобы я тебе до конца поверил! Ну, молодца! Как думаешь, друг мой Сизый, поверить ему? Ладно, поверим на первый раз.
Лёха с удивлением и сожалением посмотрел на Ника, скорчил нейтральную рожу — явно роль крутого боевика на себя примерял, а тут опередил его командир, не дал проявить себя во всей красе.
Через пять минут комендант в себя пришёл, выдал чистое бельё, новую форму, три веника, подобострастно кланяясь, объяснил, как до бани дойти.
— Вы, уважаемый, вот что зарубите у себя на носу, — голосом Сталина посоветовал коменданту Банкин, ногтем указательного пальца постукивая по своему значку с профилем Вождя. — На нас в Магадан жаловаться бесполезно. И в Свердловск бессмысленно, в Ленинград — также. Вы, уважаемый, если надумаете, сразу в Москву пишите, Самому. Понятно, дорогой товарищ? Ещё вот — озаботьтесь пару лодок под моторами вверх по Анадырю выслать, на встречу отряда старшины Никоненко. Действуйте, дорогой товарищ, действуйте…
Вручили девчонкам ключи от начальственных апартаментов, денег из остатков "полковой казны" выделили — для организации праздничных столов — да и отправились в баню, зажав под мышками выданные завхозом веники.
Долго парились, рьяно, словно бы выбивая упругими вениками из тел малейшие воспоминания о неказистых походных буднях.
— Тут дело простое, надо до «пятнистого» состояния допариться, — важно поучал Сизый во время короткого отдыха между заходами в парную. — Для тех фраеров, кто не в курсе: на Чукотке париться прекращают только тогда, когда всё тело малиновым становится и равномерно, при этом, покрывается мелкими белыми пятнами. В этот момент кожа уже перестаёт температуру воспринимать: становишься под воду ледяную или, наоборот, под кипяток крутой, чувствуешь, что вода по телу течёт, а вот какая она — горячая или холодная, — не можешь разобрать. Вот тогда всё, париться прекращаем, начинаем мыться со всем усердием, особенно когда непреодолимая встреча с женским телом намечается…
К общежитию уже в темноте подошли.
— Ну что, друг Гешка, — подмигнул Нику Сизый. — Расходятся теперь наши пути-дорожки. Ты уж не обижайся, но у нас с командиром важные дела наметились. Ты уж извини! Завидуешь, небось, дурилка картонная?
— Ещё чего не хватало! — откликнулся Банкин. — С философской точки зрения, зависть — совершенно глупое и бесполезное чувство. Жизнь, как каждому ребёнку известно, коротка и полна скорбей. Поэтому тратить отведённый тебе жизненный ресурс на зависть — непозволительная роскошь! Я в библиотеку пойду. Мне банщик сказал, что здесь библиотека весьма неплохая. Даже Омар Хайям имеется! Так что кто сегодня время с большей пользой проведёт — вопрос очень даже спорный!
