Ровно в одиннадцать ноль-ноль Ник подошёл к нужному стеклянному павильону, где торговали горячими баварскими колбасками, яблочными штруделями и пирожными с заварным кремом. Айны нигде не было видно.
«Понятное дело, ясный пень, — усмехнулся про себя Ник. — Обязательность никогда не входило в число чукчянских добродетелей, особенно, если измерять время оленьими переходами…»
Внутри павильона, за круглым столиком, располагавшимся в отдельной нише, полдничала весьма элегантная молоденькая барышня, разодетая по последней парижской моде: светло-лиловое, очень сильно приталенное длинное платье с короткими рукавами, крохотная шляпка того же цвета, белоснежные перчатки по локоть, элегантная дамская сумочка с золотыми застёжками, закрытый японский зонтик от солнца, висящий на гнутой спинке антикварного стула.
Перед дамой стояла большая овальная тарелка, полная разнообразными пирожными, высокий, наполненный на две трети бокал и тёмно-зелёная бутылка с вином. Барышня явно не страдала отсутствием аппетита, да и в финансовых средствах, очевидно, не была стеснена: такая бутылка «Мозельского» стоила дороже, чем хороший мужской костюм, сшитый на заказ в первоклассном венском ателье.
Ник оглянулся по сторонам, высматривая подходящий столик.
— Ах, милый сеньор Андрес! — на хорошем немецком языке обратилась к нему дама в светло-лиловом. — Вы что же, меня не узнаёте? Это же я — Анна Гонсалес! Мы с вами как-то в Барселоне обсуждали особенности австрийского рынка цитрусовых. Ну, вспомнили, наконец?
Глаза Айны откровенно смеялись, разбрасывая разноцветные лукавые искорки во все стороны.
— Ну, как же, дорогая Анна! Как же я мог вас забыть! — Ник кинулся расцеловывать Айне ручку, вернее — её белоснежную перчатку. — Ваша красота незабываема, милая донна!
Он действительно был поражён: и двух лет не прошло с той поры, как Айна беззаботно кочевала по чукотской тундре в потёртой кухлянке и мешковатых штанах, сшитых из неровных кусков нерпичьих шкур. Даже по нужде она тогда отходила в сторону всего метров на тридцать, да и делала преспокойно, никого не стесняясь, свои дела. В суматохе постоянно мелькающих событий на такие мелочи тогда никто и внимания не обращал.
А теперь перед ним сидела шикарная европейская дамочка, стильная такая штучка, обладающая светским лоском и безупречными манерами.
Вот только тарелка, полная пирожными с жирным заварным кремом, и целая бутылка вина несколько выбивались из этого образа. Хотя, с другой стороны, настоящая светская львица должна изредка удивлять окружающих своими милыми капризами и изысканными причудами…
— Хорошо, что ты приехал, командир, — для конспирации Айна перешла на португальский язык. Ник по-португальски практически всё понимал, а вот сам и двух фраз связать не мог, поэтому ответил на испанском, с которым он по-настоящему был дружен:
— Без проблем, дорогая. Что нового? Какие у нас планы на сегодня?
— Новостей пока никаких, всё по-прежнему. — Айна чуть нахмурилась, на её лбу появилась вертикальная тревожная морщинка. — А сегодня мы в гости поедем к одному очень интересному человеку. Он русский, ещё ребёнком вместе с родителями выехал из России, сразу после Октябрьской революции. Формально — он частный независимый бизнесмен, на самом же деле является неофициальным торговым представителем СССР в Австрии и Германии. Очень умный и способный, Бессонов о нём очень тепло отзывался, он нам про этого Аматова должен всё подробно рассказать. После этого вернёмся обратно на вокзал, поезд до Клагенфурта отходит в шестнадцать тридцать, я уже и билеты купила. Нет у тебя, командир, возражений?
— Да нет, конечно. Тебе виднее, — пожал Ник плечами.
Айна небрежно щёлкнула пальцами и обратилась по-немецки к тут же подбежавшему пожилому официанту:
— Любезный, поймайте-ка нам с сеньором Буэнвентурой такси!
Подъехали к аккуратному кирпичному домику, окружённому небольшим симпатичным садом: вдоль песчаных дорожек росли кусты крыжовника и чёрной смородины, увешанные созревающими ягодами, а на тщательно побеленных деревьях висели совсем ещё зелёные яблоки, сливы и мелкие светло-бежевые груши.
Рядом с массивной дубовой дверью на стене висела латунная табличка со скромной надписью: «Verwaltung Gmbh».
Молоденькая горничная в лёгкомысленной юбочке и кружевной накрахмаленной наколке проводила их в просторный кабинет, обставленный светлой мебелью из альпийской сосны.
Из-за большого письменного стола, заваленного разнообразными бумагами и картонными папками, им навстречу поднялся совсем ещё молодой человек, не старше двадцати пяти лет.
— Здравствуйте, товарищи! — произнёс по-русски, с едва заметным мягким акцентом. — Мне про вас уже сообщили по дипломатическим каналам, постараюсь быть максимально полезным. Тем более что мне самому этот Александр Аматов глубоко и искренне несимпатичен, позорит нашу Россию своим поведением! Меня зовут — Максим Яковлев, можно просто — Макс. Я очень макроэкономикой интересуюсь, глобальными мировыми валютными рынками, биржевыми клиринговыми операциями…
Внешность у Макса была приметная: длинное породистое лицо, чёрные умные глаза, спрятанные за стильными очками в позолоченной оправе, пухлые, красиво очерченные губы.
«Как же на молодого Мишу Ходорковского похож!» — умилился Ник.
А ещё через десять минут он полностью и окончательно был очарован (не подумайте ничего плохого, ради бога!) этим молодым да ранним бизнесменом.
Рождаются на свет иногда люди с такой харизмой, с таким личным обаянием, что только диву даёшься. А как говорил, мерзавец, как говорил! Такое создалось впечатление, что любого человека в чём захочет — в том и убедит бесповоротно. Так что карьера иногда не только на личных взаимоотношениях строится, но и на таланте убеждения, на личной импозантности и артистических способностях, хотя и перебарщивать с этими талантами не надо, что и подтверждает финальная часть пьесы про того же Ходорковского…
Редкий кадр — этот Макс, далеко пойдёт! Если, конечно, в тюрягу в ближайшее время не загремит: власти всех стран к таким интеллектуалам и оригиналам всегда относятся без особого пиетета…
Через двадцать минут Макс наконец-то закончил излагать своё видение динамики развития мировой и региональных экономик, перешёл непосредственно к делу:
— Александр Фёдорович Аматов, пятидесяти лет от роду, из вологодских обувщиков. Отец его двумя фабриками владел: на одной валенки отличные валяли, на другой шили неплохие сапоги из яловой кожи. В Клагенфурте осел с двадцать шестого года, где до этого болтался — точно неизвестно, ходят упорные слухи, что несколько лет прожил в Китае, другие источники утверждают, что во Вьетнаме. Здесь наш уважаемый господин Аматов ведёт двойную жизнь. С одной стороны, он успешный бизнесмен: торгует сталью, химией разной, имеет большой дом, яхту на Средиземном море, под Клагенфуртом открыл шикарный ресторан с громким названием «Москва», недавно из Америки выписал себе «Форд» последней модели. С другой стороны — откровенный жулик, законченный авантюрист и злостный прохиндей. А может, просто больной человек, экономический маньяк, так сказать. Во-первых, обожает проводить незаконные сделки, связанные с антиквариатом. Во-вторых, нельзя Аматову давать деньги: в долг, например, или предоплату делать за партию любого товара. У него то ли принципы такие уродливые, то ли бзик психиатрический. Да нет, деньги он, конечно, отдаст. Только не сразу, года через два-три, после завершения всех бюрократических и судебных процедур. Для него, чудака, это как спорт такой: кредиторов доводить до белого каления, глумиться изощрённо над ними.
