«Неужели эта чертовка и на венгерском языке научилась шпарить?» — про себя восхитился Ник.
Венгр в первый момент посматривал на Айну с явной неприязнью, как и полагается смотреть на взбалмошных богатых дур, но вот его лицо подобрело и расплылось в широкой улыбке. Бросив ещё один взгляд на листок нотной бумаги, обладатель седой гривы согласно закивал головой.
Айна грациозно уселась за рояль, сбросила с ноги туфельку немыслимой красоты с десятисантиметровым каблучком-шпилькой, освобождённой ступнёй понажимала на латунную педаль, приноравливаясь к её ходу.
Скрипач вышел на самый край подиума и на идеальном немецком громко объявил:
— Уважаемые господа! Сейчас сеньора Анна, обладательница совершенно неземной красоты, прибывшая к нам из одной далёкой южной страны, исполнит старинную немецкую балладу «Февральское прозрение»!
Ник даже поморщился — могла бы и что-нибудь другое выбрать: слова-то были его собственные, музыку покойный Вырвиглаз написал, а неугомонный Банкин перевёл, смеха ради, на несколько иностранных языков. И вообще, это был абсолютно мужской романс, а не какая-то там «немецкая старинная баллада»! Впрочем, экзальтированная дамочка, тем более приехавшая из далёкой южной страны, может позволить себе всё, что только ей заблагорассудится.
Старый венгр медленно приблизил смычок к тонким струнам изящной скрипки — цвета переспелой груши, Айна осторожно коснулась чёрно-белых клавиш рояля…
Февраль.
Такие грустные дела…
Насквозь,
Она всегда насквозь права…
Я гость.
Я всё же только гость.
Мы — врозь…
Мы — врозь.
И хитрый ветер перемен…
Метёт — одна знакомая метель…
Постель.
И снегопада только шаль.
Февраль…
Слышна
Пурги мелодия в ночи…
Давай,
Давай немного помолчим.
О Вечном нам поёт пурга.
Едва…
Февраль.
И карандашик на стекле
Рисует
Имя той, что вдалеке.
Рисует…
На лице — вуаль.
Февраль….
Рисует на лице вуаль…
Февраль…
Февраль…
Песенка была очень короткой и простой, но старый скрипач умудрился превратить её в настоящий шедевр: публика зашлась в экстазе, офицеры тут же побросали своих прекрасных дам вместе с их оголёнными плечами и, неистово аплодируя, бросились к подиуму…
Только минут через десять Айна вернулась на своё место, сопровождаемая восхищёнными мужскими возгласами и завистливыми женскими взглядами.
Странно, но сброшенная туфелька вновь оказалась у Айны на ноге. Когда она только успела надеть её — в этой беспокойной чехарде?
Но успела.
Аматов, в компании с огромным букетом алых роз, появился у их столика сразу же, как только офицерская толпа успокоилась и отошла на заранее подготовленные позиции. Видимо, стареющий жуир всегда где-нибудь в кладовке держал на такой случай букет свежих цветов.
— Извините, дорогой сеньор Буэнвентура, — солидно пророкотал на немецком Аматов. — Я получил ваше письмо и очень заинтересован содержащимся в нём предложением. Извините, был занят! Надеюсь, вы разрешите вручить вашей прекрасной спутнице этот скромный букет цветов?
— Безусловно, герр Алехандр! — вежливо ответил Ник. — Познакомьтесь, это моя любимая сестра Анна!
— Соломенная вдова, — кокетливо добавила Айна, непринуждённо принимая букет. — Затерялся мой любимый муж где-то в дальних краях.
— Ваша сестра? — искренне удивился Аматов. — Позвольте не поверить. Вы — явный англосакс, возможно с примесью славянской крови. А донна Анна… Безусловно, её предками были ацтеки, возможно — народности майя.
— Мне больше ацтеки по душе, — потупив взгляд, скромно созналась Айна. — А сеньор Андрес — он мой кровный брат, названный, что иногда важней обычного родства…
После лёгкой и ни к чему не обязывающей пикировки Аматов решил поговорить и о насущном бизнесе.
— Вы мне писали, уважаемый Андрес, о вашем желании приобрести судовую партию катанной стали. Предложение, безусловно, интересное. Но вы забыли указать конечный порт получателя. Да и банковские гарантии для меня абсолютно непонятны.
Ник загадочно прикоснулся к своим чёрным очкам:
— Одна очень южная страна. Там ещё в океан впадает серебряная река. Гарантии? Помилуйте, любезный господин Аматов, вся сделка будет осуществлена на условиях стопроцентной предоплаты — взамен на полное молчание, естественно. — Он небрежно бросил на стол несколько бумажных листов, украшенных водяными знаками и цветными печатями.
— Да, но сумма! Впрочем, я всё понимаю: каждый волен строить свои подводные лодки там, где пожелает! Давайте проедем в мой рабочий офис, он находится совсем рядом. Надеюсь, что волшебная наяда, по имени Анна, не бросит нас одних на произвол безжалостной судьбы?
Не соврал Аматов, до рабочего офиса домчались с ветерком минут за восемь.
Сели в приземистый широкий «Форд», спереди и сзади синхронно тронулись несколько «Мерседесов» с дюжими охранниками.
Обычный четырёхэтажный дом, въезд в подвал, раздвигающиеся ворота.
За воротами обнаружился просторный гараж, плотно заставленный разными автомобилями. С трудом припарковались.
— Здесь оставайтесь! — строго приказал Аматов охранникам.
На второй этаж поднялись на лифте, отделанном богато и изысканно, прямо-таки в стиле позднего барокко. Понты — понятное дело.
Длинный коридор, слабо освещённый редкими лампами, спрятанными за круглыми белыми плафонами, массивная полукруглая дверь.
Александр Фёдорович плавно нажал на какой-то незаметный простому взгляду вырост на стене. Створки двери бесшумно разошлись в стороны.
Открывшееся взгляду помещение, очевидно, отображало истинный внутренний мир своего хозяина: многочисленные фигурки обнажённых женщин, некие композиции — явно садистской направленности…
— Заходите, дорогие гости! — Аматов неожиданно перешёл на французский язык. Сорвал с головы свою мягкую шляпу американского фасона, отшвырнул далеко в сторону, непринуждённо развалился в громоздком вольтеровском кресле, забросив ноги, обутые в элегантные остроносые туфли, на письменный стол морёного бука…
Айна сосредоточилась на изучении фигурок и скульптур, старательно делая вид, что ей нет никакого дела до скучных мужских разговоров.
— Поговорим серьёзно? — предложил Ник.
— Безусловно, — лениво зевнул Аматов. — Я сразу понял, что разговор про «катанку» — всего лишь предлог. Итак, что у вас имеется ко мне, милейший господин Буэнвентура?
Ник вынул из саквояжа две картонные папки, небрежно бросил их на стол.
