Потом гном узрел золотой медальон, висевший на груди у Джедди, тут же впал в религиозный экстаз, выкатил глаза, умоляюще забормотал что-то на своём языке, часто кивая лохматой головой, — только жирный двойной подбородок мелко-мелко задрожал.
Ник только одно слово чётко разобрал:
— Огнин! Огнин! Огнин!
Джедди же важности на себя напустил (Лёха инструктировал, ясен пень), руки заложил за спину, живот немного выпятил вперёд, гоголем заходил перед пленным — туда сюда.
Гном просительно бормочет, а мальчишка молча перед ним разгуливает, чуть не лопаясь от гордыни и совсем не замечая несчастного.
Наконец, видимо получив от своего опытного наставника условный сигнал, Джедди в упор уставился на тут же замолчавшего пленника.
Долго так смотрел, с бесконечным удивлением во взгляде.
Способный ученик достался Сизому, ничего не скажешь.
Потом Джедди начал громко орать на несчастного гнома — на его же языке, тыча указательным пальцем то в свой медальон, то пленному в грудь.
Судя по запаху, распространившемуся в скором времени по подземному залу, подземного ацтека проняло до самых печёнок.
Незлобно ругнувшись, Ник отправился прогуляться дальше по штреку, держа указательный палец на спусковом курке винчестера, благо светло-синие прожилки попадались на стенах всё чаще и чаще.
Вернулся он только через час.
Гнома нигде не было видно, Айна и Джедди увлечённо рассматривали густо испещрённый разными значками и рисунками лист бумаги, водя по нему двумя простыми карандашами и изредка отвечая на скупые вопросы Сизого.
— Куда пленного подевали? — устало поинтересовался Ник.
Айна небрежно отмахнулась от вопроса:
— Да допросили по полной программе, выкачали всю полезную информацию и шлёпнули. Оба трупа отнесли в боковой коридор.
— Не понял. Без приказа расстреляли пленного? — Ник почувствовал, как от подступающей ярости у него похолодели кончики пальцев.
— Отставить, командир! — усмехнулся Сизый. — Шутка же, понятное дело! Отвели просто в боковой штрек, оставили там связанным — до твоего возвращения. Больно уж воняло от него. Устал ты, командир, совсем уже не воспринимаешь обычного военного юмора!
«Шутники хреновы, тоже мне! — дулся про себя Ник. — А впрочем, прав Сизый, устал я чего-то. Вот и Зина уже снится — пятую ночь кряду…»
О чем-то важном он, определённо, забыл. И всё эта подземная спешка, так её растак! Надо вспомнить. Успокоиться, собраться с мыслями и вспомнить. Ага, вот же оно!
— Сеньор Гонсалес! — окликнул Ник Сизого. — А где же наша Чаша Святого Грааля? Тебе, часом, не встречалась?
— Как же, имел честь наблюдать, — тут же откликнулся Лёха. — Брезентовый мешок номер три, в нём деревянный ящичек лежит, там и располагается твоя знаменитая Чаша.
Ник развязал хитрый узел на нужном мешке, достал из него искомую деревянную тару, от ящика приятно пахнуло пальмовой древесиной.
Он помнил из протоколов допросов Барченко, что для успешной работы с Чашей требовалось безусловное уединение и полная концентрация.
— Подразделению отдыхать! Изучать материалы, полученные у пленного! Доложите по моему возвращению! — скомандовал Ник и снова отправился по штреку к месту, где он раньше обнаружил уютную подземную нишу.
Ниша напоминала тайную келью, предназначенную для уединённых молитв: узкий вход в квадратное помещение, посередине которого лежал кубический камень высотою с письменный стол, рядом с ним располагался камушек поменьше и пониже, могущий с успехом заменить стул. По стенам кельи змеились светящиеся жёлто-зелёные (а не светло-голубые!) прожилки.
Идеальный такой рабочий кабинет отшельника-мыслителя.
Ник неторопливо уселся на камень-стул, открыл крышку ящичка.
Внутри обнаружился толстый слой серой ваты, от которой почему-то пахло музеем.
«Или не музеем, а просто древностью?» — подумал Ник.
Из-за голенища правого сапога он вытащил длинный узкий стилет, выковырял серую вату, аккуратно сложил её горкой на каменном полу, осторожно извлёк из ящичка тяжёлый сосуд тусклого светлого металла…
Чаша Святого Грааля оказалась именно такой, как он и представлял: широкая, низкая, покрытая рельефными рисунками и странными незнакомыми буквами, в которых угадывались готические корни.
Скачущие куда-то гривастые кони, рыцари в тяжёлых доспехах, сражающиеся между собой, симпатичный бородач с умным лицом, восседающий на приземистом троне…
Казалось бы, совсем ничего особенного, обычный кубок для вина, разве что изготовленный пару-тройку тысячелетий назад, да возможно, что из платины.
Только вот Ник был уверен, что от этого сосуда исходит некая мистическая сила, которую он чувствовал каждой клеточкой своего тела.
Из родника, что сочился прямо из стены подземной ниши, Ник до краёв наполнил Чашу прозрачной холодной водой, осторожно, чтобы не расплескать ни капли, водрузил её на камень-стол, сам расположился рядом на самом краешке каменного стула.
Он помнил инструкции Барченко: думать только о самом-самом заветном и пристально, до рези в глазах, смотреть на поверхность воды, налитой в заветную Чашу.
Через двадцать минут от постоянного напряжения нестерпимо запульсировали глазные яблоки, на ресницах повисли крупные слезинки, вот одна из них, влекомая силой притяжения ядра планеты, последовала вниз и коснулась водной поверхности…
Перед ним чуть заметно дрожала призрачная зеркальная поверхность.
Вернее, он сам находился по ту сторону странного зеркала и оттуда внимательно наблюдал за происходящим в тесной комнате.
Это была их с Зиной спальня, расположенная на втором этаже старинного коттеджа на Крестовском острове. Только вот раньше здесь не было двух детских кроваток.
Зина, похудевшая и от того ставшая ещё стройнее и миловиднее, с незнакомой высокой причёской на голове, в новой энкавэдэшной форме, с погонами младшего лейтенанта на плечах, подошла к одной из кроваток и прикоснулась губами ко лбу светловолосой девчушки.
Облегчённо вздохнула, подошла ко второй кровати, ладонью коснулась лба черноволосого мальчугана. Детям было немногим больше года.
«Да это же Афанасий и Марта, дети Сизого и Айны! — понял Ник. — Но почему же они спят в нашей комнате? Они же жили вместе с няней в отдельном помещении?»
Зина подошла к зеркалу, поправила светлую прядку, выбившуюся из причёски. Нику показалось, что стоит протянуть руку, и он пальцами коснётся лица жены. Она не видит его? Как же так?
— Где же ты бродишь, Никита? Когда вернёшься ко мне? — негромко проговорила Зина и грустно улыбнулась своему отражению.
Не мог ей Ник ничего ответить, да и в горле плотно застрял противный колючий комок.
