Таура появилась, и лицо Майлза засияло нескрываемым восторгом. На ней было что-то кремовое, нежное и шелковистое. Метры тонкой и прозрачной ткани. Такой тонкой, что ее запросто можно продеть сквозь колечко. В этом одеянии Таура еще больше походила на богиню.
– Просто великолепно! – с энтузиазмом выдохнул Майлз.
– Ты и вправду так считаешь?
Она покрутилась перед ним. Легкий шелк взлетел волнами, распространяя пряный аромат, который приятно щекотал ноздри и, казалось, проникал прямо в мозжечок. Огромные когти Тауры были аккуратно подстрижены и покрыты золотистым лаком. «Отлично, значит, на сей раз обойдемся без царапин».
Таура легла рядом, и разница в росте вдруг стала совсем незначительной. Теперь они наконец могли удовлетворить свое желание человеческой – или почти человеческой – близости, не боясь внезапного вторжения и не опасаясь грубых комментариев… Майлз мысленно ощетинился, представив, что кто-то застал их вот так и расхохотался или отпустил скабрезную шутку. Интересно, его столь обостренная реакция вызвана тем, что он нарушает им же придуманный устав, или чем-то иным? Он ведь вовсе не рассчитывал на то, что кто-то способен понять их с Таурой отношения.
Да и понимает ли их он сам? Раньше он пробормотал бы что-нибудь насчет одержимости скалолазанием – самой сокровенной сексуальной фантазии любого мужчины-недомерка. Потом, став постарше, возможно, изрек бы что-нибудь относительно торжества жизни над смертью. А может, на самом деле все гораздо проще.
Может, это просто любовь?
Проснувшись, Майлз долго смотрел на спящую Тауру. Она не проснулась, едва он пошевелился. А ведь того требовала заложенная в ней генетическая программа. Значит, она действительно ему доверяет?
Майлз изучал игру света и тени на ее длинном-длинном теле цвета слоновой кости, полускрытом изрядно помятой простыней. Он провел ладонью над женственными изгибами, не касаясь тела и ощущая жар, исходящий от золотистой кожи. От ее легкого дыхания тени колыхались в танце. Дыхание ее было, как всегда, чуть ускоренным и глубоким. Майлзу так хотелось замедлить его. Ведь дни ее сочтены. Эти вдохи и выдохи… Когда она исчерпает весь запас…
Таура единственная выжила из всех своих собратьев. Все они были генетически запрограммированы на короткую жизнь. Отчасти, возможно, для большей прочности, отчасти в попытке сделать их бесстрашными воинами. Видимо, генетики руководствовались некоей глупой теорией, что короткой жизнью легче жертвовать в бою, чем длинной. Майлз считал, что эти генетики мало что понимали в храбрости, да и в жизни вообще. Суперсолдаты умирали быстро, когда приходил срок, не страдая годами от старческих болезней. Они страдали лишь несколько недель, от силы месяцев, сгорая столь же быстро, как и жили. Будто им было суждено сгореть в пламени, а не медленно умирать в бессилии. Майлз поглядел на тоненькие серебряные нити в черной шевелюре Тауры. В прошлом году их еще не было.
«Господи, ей ведь всего двадцать два года!»
Главный врач дендарийцев тщательно обследовал ее и выдал медикаменты, замедляющие метаболизм. Теперь Таура ела только за двоих, а не за четверых. Год за годом врачи тянули жизнь Тауры наподобие тонкой золотой нити. И все же когда-нибудь нить оборвется.
Сколько ей осталось? Год? Два? Когда он в следующий раз вернется к дендарийцам, будет ли она жива? Поприветствует ли его официальным «здравствуйте, адмирал Нейсмит» на людях и весьма неформальным, чтобы не сказать грубым «привет, любовничек!» наедине?
«Хорошо, что она любит адмирала Нейсмита. Лорду Форкосигану такое не по плечу».
С некоторой долей вины он подумал о другой любовнице адмирала Нейсмита. Всем известной и признанной Элли Куин. Нет необходимости объяснять свою влюбленность в прекрасную Куин, настолько всем очевидно, что она ему подходит по всем статьям.
Если уж быть точным, то неверно говорить о том, что он неверен Элли Куин. Таура появилась раньше. И они с Куин не давали друг другу клятв и обещаний. Хотя он неоднократно и безуспешно делал ей предложение. Но она тоже любила адмирала Нейсмита. А не лорда Форкосигана. Одна мысль стать леди Форкосиган и оказаться навечно прикованной к планете, которую сама Элли иначе как «комком грязи» не называла, заставляла ее, рожденную на космической станции, с воплем бежать куда подальше или как минимум неловко просить позволения удалиться.
Любовная жизнь адмирала Нейсмита – в некотором роде мечта подростка: безграничный, иногда совершенно невероятный секс и никаких обязательств. Так почему же это вдруг перестало его удовлетворять?
Он любит Куин. Любит ее ум, ее напористость, ее кипучую энергию. Элли – лучший друг, какой у него когда-либо был. Но в конечном итоге она может предложить ему лишь… пустоту. У них не больше совместного будущего, чем было у него с Элен, привязанной к Базу, или у него с Таурой. Которая умирает.
«Боже, как мне больно». Перестать быть адмиралом Нейсмитом и стать снова лордом Форкосиганом – чуть ли не облегчение. У лорда Форкосигана сексуальной жизни нет совсем.
Майлз задумался. Так… когда же это началось, этот… пробел в его жизни? «Довольно-таки давно, по правде говоря». Странно. Он этого прежде не замечал.
Медово-золотистые глаза Тауры приоткрылись, и она одарила его сонной улыбкой.
– Проголодалась? – поинтересовался Майлз, заранее зная ответ.
– Угу.
Следующие несколько минут они посвятили приятному изучению длинного и разнообразного меню. Затем сделали большой заказ. Имея рядом Тауру, радостно сообразил Майлз, он может перепробовать практически все блюда, не рискуя оставить кучу недоеденной пищи.
В ожидании заказа Таура взбила подушки и, прислонившись к ним, села в постели. Глядя на Майлза светящимися золотыми глазами, она спросила:
– А ты помнишь, как впервые накормил меня?
– Да. В подземелье Риоваля. Мерзкой плиткой сухого рациона.
– Уж лучше сухой рацион, чем сырые крысы, должна заметить.
– Теперь я могу позволить себе кое-что получше.
– И насколько!
Когда людей спасают, они должны и впредь оставаться в безопасности. Разве нет? А потом мы живем долго и счастливо, верно? Пока не умрем. Но теперь, с этими конвульсиями, разве он может быть уверен, что Таура уйдет первой? Может, в конечном счете первым уйдет адмирал Нейсмит…
– Это была одна из самых первых моих операций. И в некотором роде до сих пор – одна из лучших.
– А это… для тебя это была любовь с первого взгляда?
– М-мм… по правде говоря, нет. Скорее, ужас с первого взгляда. Влюбился я через час или около того.
– Я тоже. Я по-настоящему влюбилась в тебя, когда ты за мной вернулся.
– Ты ведь знаешь… что изначально это была вовсе не спасательная операция. – Явное преуменьшение. На самом деле его наняли «положить конец эксперименту».
– Но ты превратил ее в спасательную. Мне кажется, это твое любимое занятие. Ты всегда радуешься, когда проводишь именно такие операции. Независимо от того, насколько скверно поворачивается дело.
