— Вот что, орлы! Вы сейчас быстро спускайтесь с холма, громко крича при этом, мол, обнаружили погоню и ужасно испугались… А я погуляю здесь немного. Швелька, дай-ка мне твой кистень! Давай-давай, не жадничай…
— А чего кричать-то? — спросил Бровкин, непонимающе округляя свои большие, «коровьи» глаза.
— Чего хотите — то и вопите! Лишь бы погромче да поиспуганней… У самого подножия холма разворачиваетесь и дожидаетесь моего сигнала. Как только прокукарекаю, так и возвращайтесь… Ну, поехали, что ли!
Повозка быстро понеслась вниз с холма.
— Эге-гей! Преображенцы — на помощь! — в два голоса истошно заорали Алёшка и Швелька. — Убивают! Караул! Эге-гей!
Усмехнувшись, Егор спустился с холма метров на пятнадцать, туго натянул верёвку над просёлком — сантиметрах в семидесяти от земли, надёжно закрепив концы к толстым рябинам, росшим по разные стороны от дороги, прошёл ещё немного вперёд, залёг в ближайших густых кустах ракитника.
Через некоторое время послышался громкий конский храп, сопровождаемый азартным гиканьем, на вершину холма выехали три всадника.
— Вон они, подлые вороги! За мной, живо! — мрачно скомандовал «белый кафтан», указывая рукой на удаляющийся возок, истово пришпорил своего коня и устремился в погоню, его спутники послушно последовали следом…
Через несколько секунд, встретившись с туго натянутой верёвкой, кони неуклюже закувыркались по склону холма, подминая всадников… Егор мигом выскочил из своего укрытия, ножом в двух местах чиркнул по натянутой верёвке (пригодится!), подбежал к ближайшему противнику, сразу же вылетевшему из седла, всмотрелся.
— Больно-то как, Господи! Нога, больно, сломал, наверное… — чуть манерно запричитал пострадавший.
«Да это же Мишка Тыртов, пэдораст известный! — непонятно чему обрадовался внутренний голос. — И зачем тебе трое пленных? У этого, тем более, нога сломана. Двойной открытый перелом, сразу видно. Возись с ним, голубым уродцем…»
— И то верно! — пробормотал Егор себе под нос и резко взмахнул кистенем…
Но в последний момент он благородно остановился, сплюнул, брезгливо отбросил кистень в сторону и неторопливо пошёл дальше. Даже вязать-спутывать Тыртова не стал: куда он со своей сломанной ногой сбежит с этой подводной лодки?
Второй невезучий всадник ударился головой о свежий берёзовый пенёк и пребывал, по этому случаю, в полностью бессознательном состоянии. Наскоро связав ему верёвкой руки-ноги, Егор, наконец, подошёл к «белому камзолу», придавленному своим, судя по всему, уже мёртвым конём.
— Помоги, добрый человек, ногу мне придавило, помоги, — жалостливо и тоненько стонал мордатый детина, по чьим пухлым щекам текли крупные слёзы. — Я отблагодарю. — И тут же замолчал, видимо, узнав Егора (то есть — Алексашку).
Егор поднёс ко рту сложенные рупором ладони, звонко и задорно прокукарекал, после чего вежливо спросил, прожигая мордатого совсем даже недобрым взглядом:
— Как зовут тебя, гнида подзаборная? Отвечать!
— Матвеем меня кличут, Шошин я, дворянин столбовой…
— Дерьмо ты прошлогоднее, засохшее, а не дворянин, — незлобиво усмехнулся Егор…
Очередная рабочая планёрка состоялась уже после обеда. Кроме Егора, Петра, Никиты Зотова и генерала фон Зоммера на нём присутствовали ещё Алёшка Бровкин и Швелька, которые страшно смущались, а на грозного царя старались и вовсе не смотреть.
Пётр в этот раз был в одних несвежих подштанниках до колен и в рваной на спине льняной рубахе, от царских немытых ног явственно попахивало диким зверёнышем.
Егор, впрочем, за время своего недолгого пребывания в семнадцатом веке уже успешно притерпелся и «принюхался» — к самым разным запахам и ароматам…
— Ну, и где эта старая гадина Фогель? — строго спросил Зотов, невзначай поигрывая японской метательной звёздочкой, изготовленной самим Петром (большим охотником возиться с разным железом) по чертежу Егора. — Что, упустили, голодранцы?
— Упустили, Никита Моисеевич! — сознался Швелька, красный, как хорошо проваренный речной рак. — Виноват. С утра приехали к нему домой, а нет его, улетела наша птичка! Я тут же прислугу допросил, жёстко…, — боязливо покосился на Егора. — Оказалось, что наш доктор ещё со вчерашнего вечера уехал — весь, без остатка. Передал мне эти ядовитые глазные капли и тут же начал собираться в дальнюю дорогу… Уехал на самом закате, по направлению к Пскову. Я уже послал в погоню десяток семёновцев, на лошадях, конечно же, бляху свою дал капралу…
— Что?! — тут же весенним голодным медведем взревел фон Зоммер. — Что ты сейчас сказал, смерд? Ты послал десять семёновцев? Во главе с капралом? Ты? Даже не он? — Генерал ткнул пальцем в Егора. — Застрелю, сукина сына…
— Молчать! — Пётр стукнул своим кулачищем по столу. — Потом разберётесь, кто у вас главный! Что там ещё раскопали? — вопросительно посмотрел на Егора. — Что ещё за голубая молния такая?
Егор неопределённо пожал плечами:
— Сам пребываю в полном недоумении, государь, поверь! Уже даже и не знаю, чего думать-то… Не слышал никогда о таком…
— Божья рука это! — принялся истово креститься Зотов. — Божья рука покарала этого злодея бесстыжего! Провидение это, ей-ей…
— Успокойся, Зотыч! — недоверчиво усмехнулся Пётр и строго посмотрел на Бровкина: — А что у нас с пропавшими иноземцами?
Алёшка тут же смутился, его широкое лицо покрылось овальными розовыми пятнами и мелкими бисеринками пота, но ответил он достаточно внятно и доходчиво:
— Никак не могут найти кавалера Монтиньи! Его слуга уже обегал полгорода. Говорит, что сегодня утром они с господином должны были выехать на Варшаву. А Монтиньи, он непонятно откуда и появился. Думали, что из иезуитов. Проверили — так и нет… Слуга его говорит, что появился тот Монтиньи в Варшаве из ниоткуда.
Кто он, чего? Неизвестно… Вот, возжелал проехаться в Россию. Проехался…
— Ладно, Бог с этим Монтиньи! — строго вымолвил Егор. — Всё равно ничего непонятно! Кстати, смерть Одоевского мы спишем на мерзавца Фогеля: мол, подсунул, сукин кот, вместо глазных капель какую-то богомерзкую отраву. Слухи уже распускаем… Распускаем слухи? — строго посмотрел на Швельку.
— Конечно, командир! — торопливо закивал тот головой. — Рыбные ряды только об этом и говорят без устали, целовальники в кружалах о Фогеле-злодее сказки страшные рассказывают…
— А ну-ка помолчите, оглоеды! — сердито велел царь и очень внимательно посмотрел на Егора. — Объясни-ка мне, охранитель, а чем это я так насолил — всяким и разным кавалерам Монтиньи?
Егор задумчиво почесал правую бровь, нахмурился, неопределённо покачал головой, закашлялся…
— Отвечай, холоп, коль я велю! — тут же вскипел Пётр. — Запорю до самой смерти! Сгною в сибирском остроге!
— Боятся они, суки, то бишь политики европейские, тебя до полного безумия, государь, надо предполагать! — очень вдумчиво и значительно поведал Егор.
