Хмур, обычно очень зло и настороженно относящийся к незнакомцам, неожиданно заплясал на месте, отчаянно завилял своим лохматым хвостом, даже раза два приветливо и басовито взвизгнул…
Егор удивлённо уставился на волкодава, непонимающе покачал головой, перевёл взгляд на юного рыболова, пробормотал пристыженно:
— Ты, малец, уж извини, что напугали! Алтын за это с меня. Нормально будет?
— Нормально… — неуверенно прошелестело в ответ.
— А знаешь, где будет двор Ивана Артемича Бровкина? Уже хорошо! Отведёшь — ещё один алтын добавлю. Чего моргаешь? Неужто — маловато? Хорошо — два алтына дам! Чего шепчешь-то? Громче говори, пацан, не стесняйся! Я добрый сегодня…
Малолетка (достаточно высокий, впрочем) робко спросил, слегка заикаясь:
— А вы, б-боярин, по какому делу — к Б-бровкиным будете? Не по с-сватовству ли? К девице Ал-л-л-ександре?
— По нему самому! — широко улыбнувшись, согласился Егор. — А что?
После минутного молчания подросток снова поинтересовался:
— А вы и есть — тот жених, или приятель ваш — рыженький?
— Не, мы только дружки! Жених-то — Волков Василий, барин местный… Знаешь такого? Высокий, симпатичный, с чёрными усиками…
— Знаю, как не знать! — длинно и непонятно вздохнул парнишка. — Ладно, пойдёмте за мной! И Хмура отпустите с поводка, пусть бежит со мною рядом…
— Хмура? Откуда же ты знаешь, как зовут мою собаку?
— Так мне же про него Алёша Бровкин рассказывал, братик мой родненький! Меня зовут… Гаврюшкой меня зовут! Братец я Алёшкин — единокровный… А вы будете — Александр Данилович? Правильно?
Лошадка шла вполшага, рядом торопливо семенил Гаврюшка, слегка задыхаясь, увлечённо и радостно рассказывал — о своей ночной рыбалке:
— Лёд-то толстый ещё! Много лунок не пробить, устаёшь быстро — махать пешнёй… Вот, всего два десятка донок и поставил. Половину наживил сыртью тухлой, ещё пяток — раковыми варёными шейками, остальные — жареными воробьями… Вся сырть осталась не потревоженной, на рачье мясо взялся только один недомерок, а все мои воробьи сработали! Сколько поймалось всего? Да с пудик где-то… Как налима жарить правильно? Самое главное — укропа добавлять побольше… Где пешня? Так на берегу озера осталась, чего тягать-то — туда-сюда. На днях ещё рыбалить пойду…
Паренёк так увлёкся своим рассказом, время от времени с интересом посматривая на Егора, что не заметил толстой сосновой ветки, перегораживающей добрую четверть просёлка.
— Ой, мамочка! — это потрёпанный треух неожиданно встретился с веткой — и отлетел далеко в сторону…
Егор замер с широко раскрытым от удивления, ртом.
— Надо же! — весело прыснул Брюс. — Малец-то девицей оказался! Да и симпатичной в придачу! Прямо как в романах европейских… Да, Данилыч, дела!
Егор же полностью потерял дар речи — от открывшейся его взгляду прекрасной картины: копна, нет, целый океан светло-русых, с платиновым отливом, волос, милый курносый носик, покрытый десятком-другим бледно-рыжих веснушек, и глаза — ярко-синие, прекраснейшие на этой планете (наплевав на все временные сентенции) глаза…
Время остановилось. Да что там — Время… Остановилось всё: лошадь, утренняя заря, мысли…
— Данилыч, друг! Что такое с тобой? — насмешливо заволновался Яков. — Уж не стрела ли Купидона поразила твоё бедное сердце? А если даже и так, то какой смысл — сидеть неподвижно, да ещё и с таким глупым видом? Слезай со своей кобылки, поцелуй барышне руку, разговор заведи душевный… Эй, очнись же!
Егор, совершенно не понимая, что делает, неуклюже соскочил с коня, сжал кисть девушки в своей ладони, поднёс к своему лицу, осторожно и трепетно прикоснулся губами, внимательно посмотрел в бездонные, чуть испуганные ярко-синие глаза, смущённо промямлил-предложил:
— Александра… Александра Ивановна! Вы садитесь на мою лошадку! Неправильно это, когда такая красивая девушка ходит пешком…
— Да что вы, Александр Данилович, право! Тут и недалеко совсем…
— Садитесь, прошу душевно…
Яков Брюс хохотал от души, но, как настоящий друг, совсем даже и негромко, чтобы не мешать жертвам коварного Амура…
Дальше тронулись уже другим манером: Александра — верхом, крепко держа в руке поводок с радостно тявкающим Хмуром, Егор — шагая рядом, неотрывно глядя на ту, что так коварно и нежданно похитила его глупое сердце, Брюс — деликатно приотстав метров на десять-двенадцать…
Они весело болтали — обо всём подряд, будто были уже знакомы не одну тысячу лет, изредка обмениваясь любопытными и приятственными взглядами, широко и призывно улыбаясь друг другу…
Вот уже рядом крепкие дубовые ворота, выкрашенные синей краской, за воротами отчаянно залаяли собаки.
— Ой… — Девушка замялась, явно не зная, как называть своего неожиданного кавалера.
— Сашей меня называй! — чуть подумав, решил Егор. — А я тебя — Саней… Не запутаемся? И давай уже перейдём на «ты»! Хорошо? Согласна?
— Согласна! — радостно улыбнулась девушка, на её розовых щеках даже проявились милые смешливые ямочки. — Давай, я сейчас спрыгну с лошади? А ты меня поймаешь? Мне надо папенькиных кобелей убрать подальше от ворот, чтобы они не покусали бедного Хмура, или чтоб он их не покусал…
Неуклюжий прыжок как-то неожиданно превратился в затяжной поцелуй, они упали в снег и замерли, ни на что уже не обращая внимания…
Озорные голубые глаза, нежные и жадные губы, туман в голове… Где-то нетерпеливо похрапывала лошадь, обличающе ворчал Хмур, удивлённо и чуть смущённо хихикал Брюс, злобно каркали чёрные вороны… Какое это имело значение? Да никакого!
«Пусть весь этот мир — вместе со всеми Петрами, Лефортами и Координаторами — летит в чёрную и бездонную пропасть… Пусть — летит, мать вашу! Лишь бы — вечно чувствовать эти нежные губы на своих губах…»
Губы были безумно вкусные: свежие, чуть солоноватые, упругие, дрожащие…
— Саня! — только и сумел он вымолвить минут через пять. — Саня…
«Что теперь делать? — пронеслось в голове. — Что делать — теперь?»
— Дроля мой! — нежно проворковал рядом чарующий голос…
Безумный собачий лай за воротами неожиданно стих, громко завизжали воротные петли, размеренно заскрипел снег — под чьими-то подшитыми валенками.
— Э-э! — неуверенно прогудел хриплый басок. — Вы чего это тут делаете? Вы это, того, прекращайте баловство…
— Папинька это мой! — испуганно прошептала Александра, сидящая сверху, с трудом переводя дыхание. — Давай — встанем? Осерчает ещё…
— Конечно, Саня, встанем… — Сознание медленно возвращалось, но руки предательски отказывались отпускать эту узкую и одновременно сильную спину…
Санька вскочила на ноги первой, протянула руку, помогая подняться Егору, смущённо зачастила:
