— Вот, мин херц! — старательно объяснял Егор, водя своей подзорной трубой вслед за царской. — Здесь собрано четыре стрелецких полка: Гундертмарковский, Чубаровский, Колзаковский и Чермной. Стрельцы сильно устали во время учений, пьют уже вторые сутки, да и огневых припасов у них почти не осталось. Поэтому план простейший: преображенцы заходят с востока, семёновцы — с запада, с юга подпирают лефортовцы — вдоль берега реки Истры, с севера — полк Гордона… Когда окружение полностью завершено, даём залпы поверх их голов, предлагаем незамедлительно сдаться и выдать всех зачинщиков. Потом…
— Стоп! — остановил его Пётр. — У нас с собой есть полевые мортиры?
— Только у полка Гордона, остальные пришли налегке. А зачем мортиры, государь?
— Я знаю — зачем! — Глаза Петра заблестели нехорошим хищным блеском. — Теперь слушай сюда, Алексашка! Ты ведь командуешь Преображенским полком?
Вот и давай, дуй к своим подчинённым! Утром займёшь восточные позиции. В случае попытки прорыва — всех уничтожать ружейным боем и гранатами! Понял? А гордонцев я сам возглавлю, пусть генерал немного отдохнёт, не мальчик уже, чай… Выполнять немедленно, полковник!
Серенькое утро, одиночные солнечные лучи, боязливо пробивающиеся сквозь бесцветные перистые облака. Настроение у Егора было — ниже всякого плинтуса. Он понимал, что царь, движимый своей звериной ненавистью к стрельцам, вынесенной ещё с детских лет, решил устроить настоящую и беспощадную бойню, но ничего не мог сделать… Губить столько соотечественников было немыслимо, противно, страшно. Но — царская железная воля! Против нее не стоило идти, если, конечно, ты ещё не разочаровался в этой прекрасной жизни и не ищешь быстрой смерти…
Окружённые со всех сторон стрельцы, похоже, так и не осознали всей глубины нависшей над ними смертельной опасности. Несколько полупьяных служак в расхристанных на груди клюквенных кафтанах выбрались на ватных ногах из своих палаток и с удивлением тыкали пальцами в войска, окружившие их лагерь, недоумённо крутили головами, о чём-то достаточно спокойно переговариваясь между собой.
Солдаты первой линии Гордоновского полка расступились в стороны, пропуская вперёд полевые мортиры. Ещё через три-четыре минуты над жерлами пушек взвились вверх клубы белого дыма, утреннюю тишину нарушили гулкие громовые раскаты.
«Картечью лупят! — известил внутренний голос. — Ну что, может, на коня и вперёд? Подскакать к тем дурачкам и закричать, мол, ложитесь, не бегайте во весь рост? Опять же, может, Пётр увидит тебя и велит — прекратить огонь… Сидишь на старом полковом барабане, руками обхватив голову? Ну да, у тебя же молодая жена двойня скоро должна родиться. Не стоит рисковать! Ладно, сиди себе, сиди, трус…»
Егор только зубами немного поскрипел, но с барабана так и не сошёл…
Через некоторое время пушечный огонь прекратился, солдаты Гордоновского полка медленно пошли вперёд — с ружьями наперевес, вслед за ними шли люди в серых кафтанах, неся на своих плечах связки кандальных цепей. Приглушённо затрещали одиночные ружейные выстрелы.
«Царь велел всех раненых добивать, а в кандалы заковывать только тех, кто догадался спрятаться за естественными укрытиями и уцелел под картечным огнём!» — понял Егор.
Из четырёх полновесных стрелецких полков остались в живых и были закованы в железо только порядка пятисот человек.
— Всех ворогов гнать на Москву, учинить строгий розыск! — глухо велел Пётр, лицо которого почернело и было воистину страшным: щеки постоянно дёргались, кончики усов топорщились вверх и шевелились, как казалось, сами по себе. — Всех сотников и пятисотенных командиров прочих полков стрелецких — арестовать немедленно, заключить в кандалы, вздёрнуть на дыбы и допросить! Рядовых стрельцов, на которых не хватит кандалов, в Сибирь отправить! На рудники соляные! Дороги и просеки рубить в лесах дремучих! Полковник Меньшиков! Оставьте свой полк на Голицына и извольте сесть в мою карету…
Сильно трясло на русских ухабах и рытвинах. Пётр хмурился и нервно покусывал ручку своей немецкой трости… Наконец, он сильно потряс головой, словно отгоняя неприятные и страшные видения, и печально посмотрел на Егора:
— Что, осуждаешь меня, охранитель? Мол, жесток без меры? Ну-ну… Не тебе судить меня! Это мои враги, враги по крови! Даже если это и смертный грех, то он только мой… Я сам отвечу перед Богом! Ладно, проехали, как ты сам говоришь иногда. Давай лучше начнём разрабатывать маршруты будущие, европейские…
Большинство закованных стрельцов доставили прямо в Преображенское, рассадили по тесным клетям, амбарам и погребам. Сутки отдохнув в обществе иноземных девиц лёгкого поведения, царь приступил к тщательному розыску. Отбоя от желающих лично проводить жестокие допросы не было. У Егора сложилось твёрдое впечатление, что все вокруг просто горели желанием угодить царю.
«А ведь Петра окружающие уже боятся по-настоящему, до икоты холодной, кладбищенской, — подумалось. — Поняли, бедолаги, что царь способен практически на всё, и ни перед чем и никогда не остановится. И кровь ему — вовсе не кровь, а так — водичка розовая…»
В многочисленных застенках безостановочно скрипели дыбы, глухо щёлкали кнуты, на улицах день и ночь кипели котлы со смолой и дёгтем. Утробные стоны и жуткие звериные вопли вырывались на улицу через изредка открываемые по той или иной надобности двери…
Егор, пользуясь всеобщей суетой и большим количеством катов-добровольцев, уехал в свой полк, куда также письмом вызвал и Якова Брюса. Целыми днями и вечерами они сидели вдвоём: намечали основные направления работы своей будущей оружейной лаборатории, составляли списки необходимого оборудования, даже рисовали отдельные эскизы и чертежи — по конкретным идеям и наработкам.
— Порох и патроны — это отдельная тема! — старательно втолковывал Брюсу Егор. — Вот примерная схема работы: боёк ударяет по капселю, происходит возгорание пороха, вернее, маленький взрыв, пороховые газы выталкивают с большой скоростью пулю, то есть боевую её часть, наружу… А железо: стволы, курки, возвратные пружины, — это отдельное направление. Понимаешь? Да, ещё и железо нужно качественное… Ладно, начнём с малого. Вот в том пустующем амбаре, за баней полковой, всё и оборудуем. Поставим там токарный и сверлильный станки, тиски слесарные. А с порохом, Яша, ты у себя пока поработай, в домашней лаборатории. Я тебе дам пару наводок…
Через неделю, уже ближе к вечеру, в полк неожиданно примчался царский гонец со срочным посланием. Егор, догадываясь о содержании, передал письмо Якову. Тот вскрыл конверт, вытащил небольшой лист бумаги, прочёл, побледнел, вскочил на ноги, снова опустился на стул, рванул тесный ворот мундира.
— Эк, как тебя проняло! Глотни-ка, братец, винца! — Егор заботливо поднёс к губам Брюса вместительный бокал с испанским хересом.
Яков жадно выпил содержимое бокала — до самого дна, посмотрел на Егора испуганными, совершенно детскими глазами, проговорил хрипло:
— Данилыч! Царь приказывает нам всем стать палачами! Вот, сам прочти…
