Неизвестный посетитель принялся что-то тихонько и мелодично напевать — на совершенно неизвестном языке. «Это он что, по-шведски упражняется?» — изумился Егор, открыл глаза и приподнялся на кровати, старательно протирая кулаком глаза.
На письменном столе сидел, беззаботно болтая ногами, обутыми в ярко-желтые ботфорты, худой и костистый короткостриженый юнец — со смешными кошачьими усиками под носом-пуговицей. На молодом человеке была надета только короткая ночная рубашка — далеко не первой свежести.
Егор непроизвольно подергал крыльями носа: в комнате остро и неприятно попахивало псарней.
— Ну да! Я еще не успел помыться! — непринужденно, ничуть не смущаясь, заявил на вполне сносном английском языке странный юнец, определенно напоминавший Егору кого-то из его знакомых. — С охоты вернулись уже поздней ночью, взяв всего лишь трех медведей. Да и мелкие все какие-то, сонные… То ли дело — у нас под Стокгольмом! Матерые, злые, рьяные! Прошлой осенью мы с приятелями за одни сутки убили и загнали в сети четырнадцать трофейных экземпляров… Меня, кстати, Карлом зовут. Я — король шведский…
— Ваше величество! — смущенно забормотал Егор. — Извините, я неодет…
— Так одевайтесь же, сэр Александэр, если хотите! Я вам не препятствую в этом… Стесняетесь? Хорошо, я, так и быть, отвернусь! Кстати, мой друг, а не найдется ли у вас выпить что-нибудь хмельного? А то, знаете, мои запасы внезапно исчерпались, а будить своего верного денщика я не решился, больно уж он притомился — на этой треклятой курляндской охоте… Фляжка лежит в седельной сумке? Все, нашел, большое спасибо! — Шведский король отошел к окну, ловко отщелкнул крышку с фляги, наполненной русской медовухой, громко и радостно забулькал…
Егор мигом соскочил с постели и принялся торопливо одеваться.
«Денщика он, видите ли, постеснялся будить! — скептически ухмыльнулся внутренний голос. — А тебя, братец, запросто поднял с постели… Кого же шведский Карл мне напоминает? Да, конечно же, Петра Алексеевича! И внешне, и по всем наглым манерам, и по запаху этому — острому и звериному… Остается только предположить, что обе эти высокородные персоны — одного поля ягоды. Как это, в каком смысле? Да все в том же: если царь Петр „внедрен“ в эти непростые времена нашими неизвестными „экспериментаторами“, то почему бы и шведскому королю Карлу тоже не оказаться их тайным „агентом влияния“? Впрочем, какое это имеет значение? Да никакого — ровным счетом!»
Тихонько заскрипела входная дверь, из-за толстого косяка робко высунулся длинный и унылый нос генерала Шлиппенбаха, и хриплый бас неуверенно поинтересовался:
— Можно мне войти, высокородные господа?
— Генерал, жопа старая! Иди, я тебя обниму! — радостно завопил юный швед и, непринужденно запихав за голенище своего ботфорта Егорову флягу, бросился навстречу Шлиппенбаху…
Минут десять — двенадцать они обменивались крепкими рукопожатиями и жаркими объятиями, безжалостно хлопая друг друга по плечам, и безостановочно, перебивая друг друга, болтали по-шведски. Судя по взаимным крошечным слезинкам — в уголках глаз — речь шла о каких-то давних и явно сентиментальных воспоминаниях…
Наконец, Карл оставил пожилого генерала в покое и серьезно спросил у Егора:
— Сэр Александэр, а у вас найдется кусок чистого пергамента, чернила и скромное гусиное перышко?
— Конечно, государь! В нижнем ящике письменного стола. Кроме пергамента вы там найдете и листы неплохой немецкой бумаги…
— Не люблю бумагу! — безапелляционно заявил шведский король, резко выдвигая ящик стола. — Я, по своим взглядам, упертый консерватор. Пергамент — вот достойнейший материал для важных документов! — Прежде чем начать писать, он внимательно оглядел со всех сторон гусиное перо и недовольным голосом обратился к Шлиппенбаху: — А ты, подметка от старого ботфорта, чего здесь застыл соляным столбом? Иди, подбирай себе одежку и ружье: после обеда мы опять отправляемся на веселую медвежью охоту…
Через некоторое время Карл поставил на листе свою размашистую подпись, вежливо протянул пергамент Егору:
— Вот, сэр Александэр, ваша грамота — на вывоз в Россию означенной девицы Марты Скавронской. Но только при одном условии! — гордо вскинул вверх голову. — Если сама означенная девица не будет противиться этому! Не в моих правилах принуждать слабых женщин к чему бы то ни было… Что еще требуется от меня? А, презренное и пошлое злато! Через час мой казначей вручит вам лично в руки оговоренную сумму. Да, кстати, мой храбрейший сэр Александэр! — Король неожиданно сменил тему разговора: — А не желаете ли поучаствовать в предстоящей медвежьей охоте? Говорят, что русские просто обожают ходить на лютых медведей с голыми руками. Может, продемонстрируете нам это высокое искусство, а?
— Извините меня, государь! — склонился Егор в низком и почтительном полупоклоне. — Но дела…
Шведский король странно и чуть ехидно улыбнулся:
— Ах да, у нас же с вами, русскими, война! Я и запамятовал! — Замолчал, сильно подергав себя за мочку правого уха, внимательно посмотрел Егору в глаза: — Вот что еще… Как вы думаете, дорогой сэр Александэр, может, все же стоит объединить наши воинские усилия?
Я имею в виду — Швецию и Россию… Отменим эту дурацкую войну, а? Вы же прекрасно знаете, что Швеция не имеет ни малейшего отношения к подлому убийству блестящего и отважного генерала Лефорта… Так в чем же дело? Навалимся — дружно и согласованно — на всех этих худосочных поляков и немцев: только пух и перья полетят в разные стороны! Нет, я, конечно же, прекрасно понимаю, что вы, уважаемый сэр, не полномочны самолично решать такие непростые вопросы… Поэтому прошу вас только о небольшой и ерундовой услуге: передайте это мое предложение русскому царю Петру. Передадите?
— Передам! — пообещал Егор и, чуть помявшись, уточнил: — Но на какой основе будет выстраиваться такой воинский союз? Каковы конечные цели и задачи — у нашего возможного объединения?
— Совершенно никаких конкретных целей и задач! — легкомысленно и насмешливо заявил Карл. — Разве победоносная война — сама по себе — не прекрасна? Битвы, запах пороха, пота и крови, взятые на шпагу города, прекрасные женщины — у твоих ног… Нет, сэр Александэр, я не люблю торгашей и всех прочих, ищущих во всем прибыль и профит. Займем Варшаву, потом двинемся на Берлин, на Париж, обрастая по дороге новыми союзниками и сподвижниками… Если станет тесно в Европе, то двинемся в Африку, в Америку. Новые земли — новые битвы! Спрашиваете, когда же мы остановимся? А никогда! Лучшая доля для настоящего полководца — умереть в новом славном походе: как некогда — Чингиз, Тамерлан, Александр Македонский… Разве такая участь — плоха?
— Такая участь, безусловно, почетна и завидна! — почтительно ответил Егор, уже прекрасно понимая, что с этим взбалмошным и наивным романтиком никогда не сварить серьезной каши…
Карл Двенадцатый, совершенно не стесняясь, взял со стола Егорову трубку, бесцеремонно выбил ее о каблук своего ботфорта, набил свежим табаком — из кисета, лежащего на столе, пощелкал кресалом, раскурил, с удовольствием вдохнул полной грудью ароматный табачный дым и заявил:
