Ночь, звезды — кучей бесформенной высыпали.
Вдалеке — тоскливо воет собака.
За нами — по черной корявой улице
Смерть крадется — на мягких лапах.
Как паскудно — воет эта собака!
Окраина городка этого, кладбище:
Свежих могил — ряд бескрайний.
Прямо-таки — моржовое лежбище,
Какой-то Большой Генерал — крайний.
Обычное — в общем — кладбище.
Дальше — серое пепелище.
Вроде — здесь была товарная станция?
А вот те развалины обгоревшие — где ветер свищет?
Не помню уже: после контузии — прострация.
И только — серое пепелище.
Я дырку в гимнастерке — для орденка
Проковырял еще вчера, однако.
Это мы — недавно, не спеша,
Проходили здесь — на мягких лапах.
Все готово, блин, для орденка…
— Здорово это получается у вас, господин генерал-майор! — шепотом восхитился Иван Ухов и неожиданно сообщил: — А про этих моржей мне дядя рассказывал, мол, на северо-востоке Сибири их очень много, прямо — видимо-невидимо… Моржи, они очень похожи на обычных тюленей балтийских, только крупнее гораздо. А еще у них клыки длинные торчат из усатых пастей. Весит один такой морж — как пяток самых больших деревенских свиней. Они плавают по северным морям на больших цветных льдинах и только так спасаются от лютых и злых белых медведей…
— Как дядю-то твоего зовут? — вежливо поинтересовался Егор. — И где это он моржей столько видел — «видимо-невидимо»?
— Зовут его Ухов Николай Николаевич, он много лет назад уезжал искать тайные земли восточные. Вместе с Семеном Дежневым и Федотом Поповым, по Указу Алексея Михайловича, отца царя нашего. Дядя Николай мне много рассказывал о том своем путешествии: про моржей, белых медведей, других диковинных и лохматых зверей — размером с каменный дом. А дядя жив и здоров, у него маленькая деревушка под Можайском. Старенький он уже совсем, а все мечтает, что когда-нибудь снова отправится в те края…
Лодки пристали к низкому и болотистому берегу, члены отряда выбрались на пышный и мягкий мох и, выстроившись в цепочку, в полной темноте зашагали на северо-восток, обходя стороной позиции шведских батальонов. Егор шел первым, выбирая направление так, чтобы ветер скользил по его правой щеке, стараясь двигаться совершенно бесшумно, что было совсем даже и непросто: иногда под ногами начинала предательски чавкать и хлюпать густая болотная грязь.
«Где-то совсем недалеко от этого места в двадцать первом веке будет находиться наземный вестибюль станции метро „Ладожская“! — не преминул отметить внутренний голос. — А если резко свернуть на север, то можно выйти на место, где некогда стоял дом, в котором ты провел (проведешь?) все свое детство и юность…»
Впереди звонко и приветливо зажурчала вода.
«Скорее всего, это речка Оккервиль! — по памяти предположил Егор. — Ладно, через эту водную преграду мы переберемся без всяких проблем. Но впереди-то у нас — Большая Охта — река достаточно серьезная, широкая и глубокая. Пересекать ее вплавь нельзя: намокнет оружие, патроны, гранаты… Надо будет поискать какую-нибудь надежную переправу. Да и обычная лодка сойдет».
Брод через Оккервиль нашелся почти сразу же: неожиданно в широкой прорехе облаков показался круглый желтый глаз луны, осветив широкий речной разлив, усеянный многочисленными крупными валунами, оставленными здесь Великим ледником — многие миллионы лет назад. Прыгая с камня на камень, все бойцы за пять — семь минут успешно перебрался на пологий северный берег.
— Туда! — скупо махнул Егор в сторону сферического холма, поросшего редким хвойным мелколесьем.
С холма открывался отменный вид: большинство шведских костров наблюдалось севернее Охты, образовав неправильную полуокружность, прижимающую Ниеншанц к Неве. Но одинокий костер виднелся и на востоке, на берегу крутой излучины Большой Охты, в двух верстах от приметного холма.
— Там что-то есть! — уверенно высказался Василий Волков, проследив за взглядом Егора. — Может быть, мост, а может, какие-то важные склады. Хотя какой смысл устраивать склады в этих гадких болотах?
— За мной! — скомандовал Егор и торопливо зашагал на восток.
«До зари остается всего-то часа два с половиной! — напомнил осторожный и раздумчивый внутренний голос. — Надо бы, братец мой, поторопиться…»
Когда они вышли к самому краю молодой осиновой рощи, под правой ногой что-то громко и смачно хрустнуло, Егор торопливо нагнулся и подобрал с земли крепкую грибную шляпку.
— Осиновик, наверное, — шепотом предположил Ухов. — Июль выдался очень теплым и влажным, вот колосовики и поперли…
До яркого прибрежного костра, мерцавшего впереди загадочным светлячком, оставалось метров восемьдесят — девяносто.
— Дожидайтесь меня здесь и не шуметь! — строго велел Егор и по-пластунски осторожно пополз на светло-оранжевый огонек пламени.
Через пять-шесть минут все стало окончательно ясно: это был ночной лагерь шведских артиллеристов, сплавляющих по Большой Охте крепкие плоты с закрепленными на них полевыми мортирами и деревянными ящиками, в которых, очевидно, находились картечные и зажигательные гранаты.
«Смотри-ка ты, вам опять везет! — искренне обрадовался внутренний голос. — Весенние воды Большой Охты подмыли корни у нескольких старых деревьев, те и упали в реку, надежно перегородив ее русло. Наверно, артиллеристы доплыли до этого затора уже под вечер и решили, что в темноте не стоит заниматься расчисткой русла, отложив эти непростые работы до утра… Да, семь мортир, это не шутки! Молодцы все же шведы, здорово придумали с плотами. Чем мучиться, перетаскивая это железо по топким болотам, строя надежные и крепкие гати, куда как проще — спустить орудия по спокойному и неторопливому течению реки. Только вот что же охрана такая несерьезная? Скорее всего, они просто были уверены, что к ночи обязательно доберутся до основного лагеря…»
Плоты с мортирами и громоздкими ящиками дружно — один за другим — выстроились вдоль речного берега, напротив центрального плота горел высокий костер, вокруг которого сидели три явно подвыпивших шведа, ведущих между собой степенную беседу, поминая через каждое пятое слово своего молодого и храброго короля «Карлоса». По сторонам от костра были разбиты три большие парусиновые палатки, из которых доносился громкий и раскатистый храп.
Вернувшись к своим подчиненным, Егор кратко и доходчиво обрисовал диспозицию предстоящего боя:
— Времени у нас мало, уже скоро рассвет. Поэтому действуем быстро и слаженно: подползли, умертвили всех ворогов, пушки и боеприпасы утопили в реке… Семь плотов, на каждом из которых, я думаю, было по два человека, которые орудовали шестами да веслами. Для большего количества людей там уже тесновато. Три пьяненьких солдата сидят у костра, следовательно, в каждой из палаток спят по три-четыре человека. Если прозвучат несколько выстрелов, то и ничего страшного: сегодня весь шведский лагерь практикует ночную праздничную пальбу. А вот гранат взрывать не будем, нечего раньше времени пугать противника… Сегодня, господа, все складывается в нашу пользу: ведь и шведские моряки сейчас наверняка на своих фрегатах расслабляются горячительным, глядишь и не заметят, как брандер приблизится к ним в темноте… Так, сейчас разбиваемся на четыре боевые группы: я и полковник Волков берем на себя троицу у костра, все остальные четко делят между собой палатки. Шеи сворачивать на стороны, умело и дельно работать ножами! Пистолеты разрешаю только на крайний случай… Раз взрывы полностью исключаются, то приказываю все гранаты оставить здесь. Сложите вон под тем кустиком орешника. Ухов, слушай сюда! Ты у нас парнишка смелый, бесстрашный и все такое, но, не обижайся, полностью не подготовленный к ночным рукопашным схваткам. Поэтому строго приказываю: вперед всех не лезть, сторожиться, подстраховывать товарищей! Ну, готовы? Все — с Богом…
