Однако они не успели. Колдун замер, протянув одну руку к бегущим на него врагам, а вторую, с посохом, занеся над головой, словно для удара. Треск погремушки стал оглушительным, будто гром во время грозы. Старик испустил протяжный стон и опустил посох вниз, как дровосек опускает топор на полено. Эт Кобос застыл, обнаружив, что с такого расстояния он отлично видит лицо колдуна и его взгляд, изливающий целую реку ненависти именно на него, Дальвига! Теперь кочевники поддались страху. Они разом бросились врассыпную, оставив молодого волшебника и его проводника в одиночестве. В этот момент из серых туч высунулась похожая на змеиный язык молния, которая ужалила в высоко поднятый щит Забуника и превратила его в облако мелкого пепла вместе с человеком. Порыв ветра завертел пепел в жутком тощем и высоком вихре и развеял по сторонам. Колдун продолжал выть и трясти посохом, а лава атакующих распалась на несколько частей. Некоторые беспомощно застыли на месте, другие, сталкиваясь и падая, пытались бежать, кто вперед, кто назад. Редкая цепь лучников на самом верху обрыва приободрилась и стала посылать смертоносные стрелы гораздо чаще и точнее. Дальвиг стоял в полном одиночестве, в треплемом ветром плаще, с ужасом смотрел на старого колдуна и ждал смерти. С тоской он подумал, что карьера его заканчивается смехотворно быстро, в чужом далеком краю, где никто и не узнает, кто же он такой, чего хотел и откуда пришел. Сейчас вражеский маг провоет до конца свое заклинание, и усталый, никуда не годный Дальвиг Эт Кобос тоже станет облаком пепла, падет в здешнюю скудную землю и даст потом жизнь паре чахлых травинок…
С хрипением и судорогами сверху, под ноги Дальвигу скатился кочевник со стрелой в горле. Он умер с выражением заячьего всеобъемлющего и позорного ужаса на лице. Молодой волшебник подумал, что у него самого, должно быть, такая же жалкая гримаса. Нет! Он не хотел умирать так… да и вообще никак!
Внезапная волна яростного воодушевления родилась где-то в глубинах истощенного организма и выплеснулась наружу. Оскалив зубы, Дальвиг запрокинул лицо, вперившись полубезумным взглядом в серую пелену. Ему показалось, что он видит там, в ее глубинах, водоворот сверкающей энергии, готовой низвергнуться ему на голову. Подняв руки, Дальвиг бессознательно попытался защититься от нее и вдруг с изумлением увидал, что пальцы его превратились в длинные извивающиеся плети, которые скользнули прямо в облака. Изломанные разряды молнии послушно обвились вокруг них, став безвредными и лишь немного колючими. Дальвиг сплел пальцы и молнии в клубок, немного поиграл им над головой, любуясь грозным и одновременно таким дружелюбным сиянием голубоватого света, свивающегося в причудливые узоры, перетекающего из струи в струю. Потом Эт Кобос опомнился – он ведь застыл посреди кипящей битвы, и то, что не удалось сделать колдуну, мог провернуть простой лучник. Спасительного щита Забуника больше не было. Размахнувшись пленной молнией как пращой, Дальвиг послал ее в грудь вражескому колдуну. Тот вспыхнул, как клок сухой ваты, и ветер раскидал вокруг лохмотья горелой одежды. Трескучий посох, закопченный и обуглившийся, упал вниз, под ноги колдуна. Только они и остались от старика – черные обрубки, торчащие из уродливых тряпичных сапог.
Теперь все. В который раз растерянность и паника в рядах союзников сменились воодушевлением и воинственностью, а враги потеряли боевой дух. У Дальвига тоже ничего не осталось – даже сил, чтобы просто стоять на ногах. Темно-коричневая глинистая земля, серое небо, клочья пламени, пляшущие впереди, бегущие мимо кочевники – все это то отдалялось, то приближалось, расплываясь, будто он смотрел сквозь запотевшее стекло. Мускулы отказывались двигаться, сведенные мучительной судорогой, и больше всего сейчас хотелось упасть – пускай лицом в грязь – и лежать недвижно целый день… год… вечность. Не шевелиться. Не дышать.
Руки Дальвига до сих пор сияли мягким голубым светом, и каждый волосок на кисти превратился в искорку, легко колющую кожу. Он тупо разглядывал свечение, поворачивая ладони перед глазами, потом попытался вытереть их о землю. В разные стороны посыпались искры, а валявшийся рядом труп снова забился в агонии. Кругом стоял невообразимый шум, в котором неразличимо смешались дикие крики, стоны, вопли о пощаде, звон оружия и далекий гул, похожий на рокот порогов большой реки. Дальвиг смог подняться, смутно припоминая, что нужно бежать вперед, чтобы ворваться на улицы города и поучаствовать в захвате добычи. Ему ведь очень нужны деньги и ценности… много денег.
Увязая в грязи и шатаясь из стороны в сторону, он побрел вперед. От края обрыва, где невысокие плетни из обмазанных глиной прутьев играли роль городской стены, не надо было никуда спускаться. Сам город лежал на вершине рукотворной горы, слегка вогнутой, будто гигантское блюдце. Ближайшие дома начинались в двух десятках шагов от того места, где стоял Дальвиг, сражаясь с колдуном. Да, та самая хибара, на которой танцевал старик до тех пор, пока не сгорел в собственной молнии. Достигнув ее, Эт Кобос с хрипением оперся об угол плечом и стал неловко доставать Вальдевул. Рядом, в луже крови, лежал человек с размозженной головой и слетевшим с ноги сапогом, чуть дальше второй сидел у стены со стрелой в одном глазу и выражением ужаса, застывшим в другом. Их грязные тела, сведенные смертными муками, внушали Дальвигу омерзение, и он поспешил отвернуться. Держась за стену одной рукой, а во второй кое-как волоча ставший особенно тяжелым меч, он поплелся дальше. Вопящие люди бегали по улицам тут и там. Эт Кобос окончательно утратил связь с реальным миром и перестал понимать, кто же это такие – союзники или противники? Впрочем, они на него не обращали ни малейшего внимания, занимаясь важными делами – вырывая из рук друг у друга вороха лохмотьев и тусклые побрякушки, жалобно булькающие бурдюки и длинные полосы вяленого мяса. Какой-то рослый вояка с забрызганным кровью лицом за ногу выволакивал из глиняной хижины воющую женщину. Нога была с бледной, очень грязной кожей и фиолетовыми синяками. Рядом двое щуплых коротышек срывали одежды с толстой старухи, которая безучастно смотрела в небо. Дальвиг поспешил отвернуться – но с другой стороны один из телохранителей Ямуги, с меховой опушкой на колпаке, безжалостно бил по лицу ребенка лет двенадцати. Тонкие ручки его безвольно болтались в такт ударам… Дальвиг напрягся, словно пытаясь поднять меч и проткнуть спину насильника, но не смог. У него не было сил – или желания? Тяжело вздохнув и прикрыв глаза, он двинулся прочь, подальше от криков и жутких звуков ударов. Что же делать? Ведь он сам способствовал тому, что сейчас творится на улицах. Можно оправдывать себя, говорить себе: куда деваться, такова судьба всех взятых городов! Если б не Дальвиг, здесь бы грабили и убивали другие люди, всего-то. Он не виноват.
Ноги сами собой принесли Эт Кобоса к большому дому. Как и самая последняя хижина, он был сделан с глиняными стенами – только здесь они поднимались на высоту двух человеческих ростов. Из стен торчали концы прутьев, служивших, видно, строителям каркасом. Несколько человек, ссорившихся у дверного проема, завидев волшебника, почтительно расступились. Дальвиг забрался внутрь – чем бы здесь ни закрывали вход, эту штуку давно снесли. Посреди дома стояла круглая, грубо слепленная печь с большими дырами для закладки топлива, из которых тянулись вверх тонкие струйки дыма. Словно в шатрах и палатках, стены шли по кругу, без углов, без деления на комнаты. Везде валялось в полном беспорядке тряпье, затоптанное, сбитое в неприглядные кучи, разинувшие пасти сундуки, располосованные мечами ковры, перевернутые низкие столики. Впрочем, убогость и грязь здесь явно поселились задолго до пришествия захватчиков, а вонь стояла такая, что у Дальвига немедленно засвербило в носу.
