Какой-то лейтенант, резко отличавшийся от тощего персонала внутренней службы широкими плечами и высоким ростом, провел его в комнату для снаряжения, ту самую, которую он посещал уже раз сто перед своими заданиями. Б отдельном шкафчике, который давно называли музейным, висели костюмы на пластиковых плечиках. Семнадцать штук, и почти все с траурными черными ленточками на рукавах. Одежда Первых. Без ленточек остались только три рукава – третий (Женькин), четвертый (Серегин) и шестой (Лидии). Каждый из помеченных черным означал убитого или пропавшего без вести друга… За что они умерли? – спрашивал себя Серега, надевая жесткий пиджак из м-кевлара. В борьбе за демократические идеалы, против коммунистического мракобесия и средневекового исламизма, как говорилось в патриотических некрологах. Какая жалкая унизительная ложь! Ибо в мире давно не было ничего идейного. Есть только стада враждующих дикарей, у которых пока еще осталось от прежних времен много технически совершенных орудий убийства. Горько сознавать, что ты был орудием в схватке свихнувшихся. Горько и одновременно безразлично – вот какой парадокс. Просто сражался за жизнь, насаждая смерть. Как отвратительна эта присущая человеку черта! Страшно подумать, что он, С. Г. Кременецкий, капитан ВР Сибирской Демократической республики, живо содействовал тому, чтобы новые поколения рождались для жизни в аду.
Гадкие мысли сожрали хорошее настроение, как пираньи угодившую в реку корову. Серега постарался отвлечься от самобичевания и поглядеть в зеркало. Хороший костюм, хотя, пожалуй, отставший от моды своим мешковатым покроем. Ах, Семен Семеныч, какая же к черту нынче мода. Серега вынул из кармана ножичек с выкидывающимся лезвием и резанул себя по рукаву. Ткань возмущенно взвизгнула, но осталась по-прежнему целой.
– Хороший костюмчик, – уважительно пробасил лейтенант. Серега усмехнулся похожести его слов на свои мысли.
Лейтенант без видимого усилия протянул объемистую черную сумку:
– Господин майор просил передать, что все сложено по вашему списку, и вам остается только вооружиться.
– Если там все по списку… – пробормотал Серега, расстегивая сумку. Сверху, па пакетах из черного полиэтилена, лежал «Глок-17» с матово-серебристым стволом и шершавой черной рукоятью. Кременецкий поднял его и долго вертел в руке, словно видел впервые и не знал, что это за штука. – Вот я и вооружился.
– Одним пистолетом? – недоверчиво спросил лейтенант.
– Мой арсенал здесь, – ответил Серега, постучав пальцем по лбу.
Лейтенант широко улыбнулся, понимающе кивая:
– Ну да, глупо с моей стороны удивляться. Извините, просто я с вами никогда не сталкивался раньше. А здесь привык уже, что «студенты», когда собираются, в каждый карман суют пушку, да еще спрашивают такие модели, что волосы дыбом встают.
– «Студенты»? А кто я – профессор? Или пенсионер?
– Скорее первое.
– Спасибо за комплимент. Послушай, а кто же тогда ты – слишком молод для профессора, но староват для студента. Аспирант?
Лейтенант невесело рассмеялся:
– Я-то как раз и есть пенсионер. Знаете, как стариков принимают на прежнюю работу сторожами. Так и я. Пять лет назад пришел в отдел контрразведки, а через год меня подстрелили. Пуля до сих пор где-то в позвоночнике сидит.
– Грустно. Ну ладно, старичок, спасибо за костюмчик и баул, мне пора.
– Удачи вам, господин Кременецкий.
– Спасибо. Постараюсь оправдать твое доверие. В гараже его ждали Лобанов и Лида.
– Орел! – закричал Женька. – Как самочувствие?
– Семь дней – полет нормальный. Немного волнуюсь… Как будто все в первый раз. Ну, что дальше? Как я понимаю, пришло время отправляться?
Человек с сержантскими погонами взял его сумку и поставил ее внутрь массивного микроавтобуса.
– Объясняю ситуацию, – заговорил Женька. – У нас нет настолько надежных каналов отправки за границу по земле, чтобы я мог рискнуть и отправить тебя по ним. Китай объят страшной войной, белому человеку там нечего показываться, якуты совсем по другую сторону, СССР и Казахстан – наши самые заклятые враги. Ты бы прошел через любую страну из этих двух, я верю, но самое важное для нас сейчас – время, и ты не должен его терять. Поэтому в Европу ты будешь добираться самым экзотическим путем – по воздуху. Сейчас мы едем на аэродром ПВО «Каменка». Там уже подготовлен самолет для тебя.
Лида помог им обоим надеть костюмы «для прогулки в плохую погоду». Это были глухие прорезиненные комбинезоны с вентиляторами в каблуках сапог. Воздух они забирали через фильтры и накачивали вверх, где он выходил сквозь клапаны на рукавах и плечах. Защита головы состояла из капора па матерчатой подкладке. Одетые таким образом, Лобанов и Сергей неуклюже, с любезной помощью Лиды и сержанта, залезли в кабину микроавтобуса. Маленький Лида очень медленно и недолго помахал рукой на прощание. Серега в ответ сжал кулак.
– Как тяжело становится работать, ты себе не представляешь! – пожаловался Женька, когда они выехали на улицу. – Я кое-как выцарапал для тебя у вояк этот самолет. У них наплевательское отношение к безопасности страны. Пока я не обозвал их саботажниками и врагами народа, они и слушать меня не хотели. А после всего командующий ПВО пообещал мне на ближайшем совещании подлить в чай обской водички.
– А что, ты своей просьбой нанес существенный ущерб ВВС?
– Да. Я не мог просить для тебя какое-нибудь фуфло и выбил МиГ-31, один из трех оставшихся у нас на сегодняшний день. Ты ведь знаешь, на заводе имени Чкалова такого уже никогда не сделать… Эскадрилья этих птичек когда-то спасла Новосибирск от полного уничтожения, но с тех пор их сбивали, сбивали. А этот самолет летит в неизвестность, как и ты. Пять тысяч километров над враждебной территорией – это не шутка. Самолет, конечно, переделан под водород, однако даже это не поможет ему слетать туда и обратно на одной заправке. Сможете ли вы найти на нищей Корсике водород? Скорее нет, чем да. Самохин вопил, что лучше расстрелять самолет прямо на земле, чем пускать в такое безнадежное путешествие. Вице-президент колебался. Все жалеют этот вшивый самолет!
Лобанов зло вырвал из пачки сигарету, сунул ее в рот и стал остервенело щелкать золотой зажигалкой.
– Да-а, – протянул Серега. – Самолет жалко всем. А кто пожалел меня? Их хотя бы три штуки, а я всего один такой на свете!
– Что поделаешь! – Женька всплеснул руками. – Людей в наше время не ценят абсолютно.
Некоторое время они молчали, и Серега смотрел в окно, где за пеленой ядовитого тумана мелькали серые здания. Наконец он промолвил:
– Сейчас четыре утра… В городе пусто, да и никто не сможет меня опознать в таком одеянии. Надеюсь, теперь ты мне разрешишь выйти на улицу? Всего пять минут. Это дань… самому себе, только на тридцать лет моложе.
Женька сердито засопел:
– А если за нами следят? Они ведь хорошо знают эту машину. Рисковать из-за какой-то дурацкой дани? Э, ладно, старый ты романтик, даже перед виселицей полагается последнее желание выполнять. Я ведь так и знал, поэтому мы и вырядились, как деды морозы помоечные.
