Петер критически осмотрел припасы.
– Сушеная козлятина? – спросил он, кивая на кожаное месиво.
– Она самая.
– Мы возьмем половину. И изюм. А кленовый сахар оставь детям. – После краткого раздумья граф все же кинул один кусок в рот. – Я найду вас дня через три – а может, через неделю. Помнишь войну Ури Безумного, а?
– О да, – протянул старик.
– Сержант! – Петер жестом указал Ботари на старика. – Вы отправляетесь с майором. Возьмите ее и мальчика. Он вас спрячет. Оставайтесь на месте, пока я за вами не приеду.
– Да, милорд, – невыразительно отозвался Ботари, но в глазах его мелькнула тревога.
– А это кто, генерал? – осведомился старик, глядя снизу вверх на Ботари. – Новобранец?
– Городской, – ответил граф Петер. – От моего сына. Говорит мало, но глотки резать умеет. Сгодится.
– Что ж, отлично.
Граф двигался теперь гораздо медленнее и не возражал, когда Эстергази кинулся поддержать ему стремя. Со вздохом устроившись в седле, он на секунду позволил себе по-стариковски ссутулиться.
– Проклятие, я становлюсь слишком стар для таких вещей.
Тот, кого он назвал майором, полез в боковой карман и вытащил оттуда кожаный кисет.
– Не желаете ли гам-листьев, генерал? Подкрепляет лучше козлятины, хоть и не надолго.
Граф оживился:
– А! Премного благодарен. Но не все, старина, не все. – Он запустил руку в мешочек и, отломив добрую половину прессованной плитки, сунул кусок за щеку, а остальное спрятал в нагрудный карман. Гам-листья были легким стимулятором, но Корделия никогда раньше не видела, чтобы ее высокородный свекр жевал их, словно какой-нибудь простолюдин-поденщик.
– Приглядывай за лошадьми милорда, – отчаянно попросил Эстергази Ботари. – Не забывай: это не машины.
Ботари что-то проворчал себе под нос, и граф с Эстергази повернули лошадей вниз по дороге. Через несколько мгновений они скрылись из виду. Воцарилась глубокая тишина.
Глава 12
Старик посадил Грегора позади себя, окружив его для надежности седельными сумками и скаткой. Корделии предстояло снова влезть на это орудие пыток для людей и лошадей, называемое седлом. Если бы не Ботари, у нее бы ничего не вышло. На этот раз поводья взял майор, и Роза пошла рядом с его лошадью, так что уздечка дергалась гораздо меньше. Ботари замыкал шествие.
– Стало быть, – спустя какое-то время произнес незнакомец, искоса на нее поглядывая, – стало быть, вы – новая леди Форкосиган.
Помятая и замызганная Корделия в отчаянии попыталась изобразить светскую улыбку:
– Да. Э-э… Граф Петер не назвал вашего имени, майор?..
– Эймор Клийви, миледи. Но здешний народ зовет меня просто Кли.
– И э-э… кто вы?
Не считая того, что он – горный дух, которого Петер заклинаниями вызвал из-под земли.
Старик улыбнулся; из-за состояния его зубов это производило скорее жуткое, нежели приятное впечатление.
– Я – имперская почта, миледи. Каждые десять дней объезжаю здешние места, начиная с Форкосиган-Сюрло. Вот уже восемнадцать лет. Уже появились дети тех детей, которые знают меня как Кли-почтовика.
– А я думала, что почту в этих местах развозят воздушным транспортом.
– Флайеров пока не хватает. Да и не станут они подлетать к каждому дому, а только к основным пунктам раздачи. Личные услуги теперь не в чести. – Он с отвращением сплюнул. – И если ничего не случится еще года два, истекут мои последние двадцать лет и, стало быть, буду считаться трехкратным ветераном – то есть человеком, отслужившим императору трижды двадцать. Из армии-то я вышел в отставку на дважды двадцать.
– Из какого подразделения, майор Клийви?
– Императорские рейнджеры. – Он сделал многозначительную паузу, и Корделия поспешила с уважением приподнять брови. – Я воевал, а не протирал штаны в штабах, потому и дослужился только до майора. Начал в четырнадцать в этих самых горах, водил за нос цетагандийцев вместе с генералом Петером и императором Эзаром. В школу после этого так и не вернулся. Закончил только армейские курсы. Со временем армия оставила меня позади.
– Похоже, не совсем, – сказала Корделия, оглядывая казавшуюся совершенно пустынной местность.
– Да уж…
Старик вздохнул и покосился через плечо на Грегора. Во взгляде его мелькнуло беспокойство.
– Граф Петер рассказал вам, что произошло вчера днем? – спросила Корделия.
– Угу. Я-то выехал с озера позавчера утром. Пропустил все самое интересное. Надо думать, новости догонят меня еще до полудня.
– Что-то… может нас нагнать?
– Поживем – увидим, – загадочно ответил старик и несколько нерешительно добавил: – Нам придется переодеть вас, миледи. А то, знаете, надпись ФОРКОСИГАН на вашем кармане не способствует конспирации.
Корделия посмотрела на свою черную рубашку от полевой формы Эйрела – и была вынуждена признать, что почтальон прав.
– Ливрея милорда тоже бросается в глаза, – добавил Кли, глядя на сержанта. – Но если его переодеть – вполне сойдет за горца. Вскоре я посмотрю, что можно будет сделать.
Корделия сгорбилась. Опять заболел живот, моля об отдыхе. Убежище. Но чего оно будет стоить тем, кто ей его предоставит?
– Вам грозит опасность из-за того, что вы нам помогаете?
Кустистые седые брови старика поползли вверх.
– Возможно. – Его тон исключал любые дальнейшие разговоры на эту тему.
«Надо срочно вернуть себе способность мыслить, чтобы служить окружающим поддержкой, а не обузой».
– Эти ваши гам-листья… они действуют как кофе?
– О, лучше, чем кофе, миледи.
– А мне можно попробовать?
«А вдруг это слишком наглая просьба?»
Кли насмешливо посмотрел на нее.
– Гам-листья – это утеха для всяких деревенщин, миледи. Хорошенькая столичная аристократка скорее умрет, чем станет пачкать ими свои белые зубки.
– Во-первых, я не хорошенькая, а во-вторых – далеко не аристократка. И сейчас ради чашки кофе я готова на преступление. Так что, если вы не возражаете, я попробую.
Он бросил поводья, порылся в кармане линялого мундира, достал кисет и, отломив кусочек плитки, протянул его Корделии.
Она с минуту колебалась, разглядывая малоаппетитное угощение на грязной ладони. «Воспрещается употреблять в пищу органику, не проверенную в лаборатории». Корделия аккуратно собрала листья губами.
Гам-листья прессовали в брикет с помощью кленового сиропа, но после того, как слюна унесла первую сахарную сладость, вкус оказался приятно горьковатым и бодрящим. Она села прямее.
