Он уже видел его однажды у причала в гавани. Его звали Эдвин…
Еда в отеле была простая, но хорошо приготовленная: морковный суп, жареная баранина с картофелем, с дополнительным гарниром на выбор — капуста и лук, и яблочная тарталетка на десерт.
Компанию ему составил только Хэмиш, и мысли Ратлиджа невольно вернулись к отцу Джеймсу.
Почему непредвиденная смерть должна иметь такое вселенское значение? Она всего лишь следствие человеческой жестокости, преступления, совершаемого без сожаления и угрызений совести. Почему она должна непременно сопровождаться фанфарами, как в «Гамлете»? В Лондоне Ратлиджу приходилось видеть много бессмысленных и жестоких убийств. Но друзья отца Джеймса не хотели мириться с обыденностью преступления и мучительно искали ответ. По их мнению, здесь не было ограбления, но нечто большее, даже сверхъестественное и загадочное. Сейчас, когда подозреваемый в убийстве грабитель пойман, остается лишь сопоставить факты, найти свидетелей и передать дело в суд.
Хэмиш тоже считал, что дело можно считать закрытым: «Если Силач — убийца, то следствие завершится без тебя».
Он согласился. Но оставались сомнения.
Если убил Уолш, мотивом была кража. Надо было заплатить за новую повозку. Он явился за деньгами, собранными во время праздника урожая на церковном базаре, а отец Джеймс наверняка его узнал. Его трудно не опознать даже в темной комнате при лунном свете — фигура верзилы выдала бы его. Если Уолш был застигнут врасплох на месте преступления, он действовал спонтанно, не думая в тот момент, что долг священника прощать, а не выдавать.
Но почему все-таки друзья отца Джеймса не хотели примириться с банальным грабежом? Может быть, они что-то скрывали и не сказали инспектору из Скотленд-Ярда всей правды?
Хэмиш тут же вмешался и тоже поинтересовался, почему протестант, который, судя по всему, был в прекрасных отношениях со своим викарием, вдруг обратился к католическому священнику? В представлении Хэмиша, яростного поборника своей церкви, это было немыслимо. И еще, почему отца Джеймса так беспокоило состояние душевного здоровья того, к кому он был приглашен для исповеди?
Закончив ужин, Ратлидж пошел в холл выпить чаю. Устроился за уютным столом в углу у широкого окна-эркера, выходившего в темный сад. Глядя на отражение, искаженное стеклом двухсотлетней давности, он подумал, что картина выглядит зловеще. Стул стоял под таким углом, что правое плечо Ратлиджа в стекле было затемнено бархатной шторой, и казалось, что кто-то стоит за его спиной… Вздрогнув, он отвернулся от окна. Даже чашка с горячим чаем не могла согреть руки, которые сковал ледяной холод, как если бы вдруг он увидел в стекле чье-то окровавленное и обвиняющее лицо.
Хэмиш вновь вмешался, но потрясенный Ратлидж не смог сразу ему ответить.
Тайна исповеди обязательна в католической церкви. В англиканской же молчание исповедника не связано суровой клятвой и не так строго соблюдается.
Было что-то на совести умиравшего Бейкера, что мучило его настолько серьезно, что он потребовал исповеди у католического священника, потому что не хотел рисковать, признаваясь викарию.
По словам доктора Стивенсона, викарий Симс хорошо знал семью Бейкеров, и тем не менее…
«Ясно, что грехи были не мелкими. Но что он тащил грузом через всю жизнь до самой смерти?» — спросил Хэмиш.
Ратлидж с ним согласился. Грех вроде неверности, невозвращенного долга, в котором мог признаться перед смертью Бейкер, не заставил бы отца Джеймса отправиться к доктору и спрашивать о психическом здоровье умершего. Кроме того, психическое состояние человека, сознавшегося в грехе, даже в преступлении, но давно забытом всеми, не вызовет сомнений в его здравом рассудке. Умирающий человек все равно уже вне власти закона. Правосудие в своем роде уже свершилось.
Доктор Стивенсон вспомнил, что отец Джеймс спрашивал о завещании…
Что, если один из наследников не имел прав на него?
«А это, — отозвался Хэмиш, — уже серьезная причина».
Или всю жизнь жил под другим именем.
Какой секрет открыл отцу Джеймсу Бейкер? Что один из детей на самом деле не имеет прав на наследство?
И это заставило отца Джеймса ночами расхаживать по дому и, забыв обо всем, часами смотреть в окно? Может быть, он боролся между долгом и клятвой священника о тайне исповеди? А монсеньор Хольстен подозревал о его мучениях и о той тяжелой ноше, которую несет его друг, отец Джеймс? Интересная дилемма — что делать с грехом, высказанным на исповеди, тяжким и заставляющим священника сомневаться в своем обете молчания.
Но если было завещание, был и нотариус, который его составил. Именно он сможет дать ответ, были ли темные истории в этой семье. Если же их не было…
«Тогда вернемся к войне, — решил Хэмиш без особого энтузиазма. — Ты знаешь лучше других, какие секреты приносят домой солдаты или что может открыть на исповеди тот, кто идет в бой и не ждет возвращения».
Ну и задача! Все равно что найти иголку в стоге сена.
Но такую иголку мог отыскать отец Джеймс…
Может быть, это произошло на ярмарке?
На следующее утро Ратлидж поехал обратно в Остерли. Хэмиш непрерывно бубнил в его мозгу.
Ратлидж плохо спал в эту ночь, никак не мог найти удобное положение. Ноющая боль в груди и мышцах, отвыкших от нагрузки, не давала уснуть. Франс бы сейчас обязательно сказала: «Я тебя предупреждала».
Действительно, так уж получалось в результате, что каждый раз, как только он немного воодушевлялся и чувствовал себя сносно, обязательно опять попадал в неприятную ситуацию. Плохому самочувствию способствовал Хэмиш, на которого плохо действовала сырая, ненастная погода. Он становился агрессивен и болтлив.
Если Хэмиш не сравнивал зеленую холмистую землю Норфолка с голыми скалами и долинами Шотландии, то переходил к обсуждению обстоятельств, окружавших смерть отца Джеймса, перебирал подробности разговора с монсеньором Хольстеном или с инспектором Блевинсом. И Ратлидж не мог избавиться от своего навязчивого компаньона, от которого мог спасти только крепкий сон.
Ратлидж давно пришел к заключению, что зловредный дух Хэмиша не нуждался в отдыхе.
В это утро, борясь с головной болью, следствием непрерывных тяжелых мыслей, он очень обрадовался, когда неяркий столб солнечного света пробил толщу облаков, заодно приподнимая темную завесу в его голове. Даже Хэмиш обрадовался перемене и неожиданно сказал: «Не очень-то хочется возвращаться в Лондон. Удивляюсь, как люди живут в больших городах. Они напоминают стадо на ярмарке».
Ратлидж согласился со своим мучителем. Его кабинет в Ярде такой крошечный, что вызывал клаустрофобию, особенно когда за окном темно и льет дождь и он оказывается отрезанным от мира, вынужденный томиться в духоте, пропитанной табаком и сырой шерстью. В такую погоду старик Боулс непредсказуем, как Хэмиш.
И еще ему не хотелось возвращаться под бдительное око Франс. Хотя сестра пыталась скрыть тревогу за него и делала вид, что все в порядке, даже шутила, но он не обманывался, зная ее. Ратлидж вдруг сказал громко, разговаривая сам с собой по привычке, от которой не мог избавиться:
