Разумеется, было бы лучше, если бы он наконец поймал Душителя. Андерсон не был садистом и намеренно расследования не затягивал. Ведь он стоял на страже закона. И все же, чем дольше продолжались дела, подобные этому, тем острее становилось предчувствие приближения к добыче, и возможность насладиться этим продленным мгновением была ему щедрой наградой за ответственный пост.
Душитель нет-нет да и совершал промахи, и именно это было важно для Андерсона на данном этапе следствия. Голубой «Форд Эскорт» – а теперь еще и интересная мысль о том, что убийца служил или по-прежнему служит в армии, подсказанная узлом, завязанным на удавке. Рано или поздно подобные догадки выльются в фамилию, адрес, арест. И тогда Андерсон будет осуществлять и физическое, и духовное руководство своими полицейскими. Последует очередное интервью на телевидении, еще одна эффектная фотография в газетах (он довольно фотогеничен). О да, миг победы будет сладок! Душитель не растворится в ночи, как случалось порой с преступниками подобного типа, чьи побуждения далеки от логики. Такую возможность Андерсон не желал принимать во внимание; при одной мысли об этом он чувствовал, как ноги становятся ватными.
В сущности, он не питал неприязни к Ребусу, Ребус был вполне здравомыслящим полицейским, разве что порой чересчур прямолинейным. Кроме того, он слышал, что в личной жизни Ребуса произошли крутые перемены. Разумеется, Андерсону сообщили, что бывшая жена Ребуса и есть та женщина, с которой сожительствует его родной сын. Об этом он старался не думать. Когда Энди хлопнул дверью, уходя из дома, он навсегда ушел из жизни отца. Разве можно в наши дни тратить время на сочинение стихов? Это же просто смешно. Да еще жить с Ребусовой женой… Нет, неприязни к Ребусу он не испытывал, но при виде Ребуса, направлявшегося к нему с этой привлекательной дамой, ответственной за связь с прессой, Андерсон почувствовал нечто вроде тошноты. Он прислонился к краю свободного стола. Полицейский, сидевший за этим столом, ушел обедать.
– Рад снова видеть вас, Джон. Как здоровье?
Андерсон протянул руку, и Ребус, ошеломленный, вынужден был ее пожать.
– Отлично, сэр, – сказал он.
– Сэр, – вмешалась Джилл Темплер, – разрешите отнять у вас несколько минут. Есть кое-что новенькое.
– Это всего лишь предположение, сэр, – уточнил Ребус, выразительно взглянув на Джилл.
Андерсон переводил глаза с одного на другую.
– Тогда, пожалуй, пойдем ко мне в кабинет.
Джилл излагала Андерсону свою точку зрения на ситуацию, а он, мудрый и недосягаемый за своим письменным столом, слушал, изредка поглядывая на Ребуса, который виновато ему улыбался. «Извините, что отнимаю у вас время», – говорила его улыбка.
– Ну что, Ребус? – спросил Андерсон, когда Джилл умолкла. – Что вы на все это скажете? У кого-то действительно могла быть причина информировать вас о действиях убийцы? Точнее, может ли быть, что Душитель вас знает?
Ребус пожал плечами, улыбаясь, улыбаясь, улыбаясь.
Джек Мортон, сидя в своей машине, сделал несколько пометок на бланке протокола. Виделся с подозреваемым. Имел с ним беседу. Беспечный, услужливый. Еще один тупик – чуть было не добавил он. Еще один проклятый тупик. Приближаясь к его машине, на него страшными глазами пялилась смотрительница автостоянки. Он, вздохнув, отложил ручку и бумагу и полез в карман за удостоверением. Неудачный денек.
Рона Филлипс надела дождевик. Был конец мая, и дождь полосовал небо, будто искусный художник, штрихующий лист бумаги. Она поцеловала на прощанье своего кудрявого любовника-поэта, уткнувшегося в экран телевизора, и вышла из дома, роясь в сумочке в поисках ключей от машины. Теперь она забирала Сэмми из школы, хотя школа была всего в миле с четвертью от дома. А во время обеденного перерыва Рона ходила с дочерью в библиотеку, не отпуская ее от себя ни на шаг. Пока этот маньяк разгуливал на свободе, она не хотела рисковать. Она стремглав добежала до машины, села и захлопнула дверь. Эдинбургский дождь был сродни Божьей каре. Он проникал всюду: просачивался в кости, в каркасы зданий, в воспоминания туристов. Он лил целыми днями, разбрызгивая воду из луж на обочинах, расстраивая браки – промозглый, убийственный, вездесущий. Типичная открытка домой из эдинбургской гостиницы: «В Эдинбурге очень мило. Люди весьма общительны. Вчера осматривал Замок и памятник Скотту. Город очень маленький, просто провинциальный городишко. Если поместить его внутри Нью-Йорка, никто и не заметит. Погода могла бы быть и получше».
Погода могла бы быть и получше! Что ж, туристы здесь в гостях и стараются проявлять вежливость. Но она-то не станет! Гнусный, гнусный, отвратительный дождь! Это из-за него все не заладилось в ее единственный свободный день. Из-за него она поссорилась с Энди, а теперь он сидит, поджав ноги, в своем кресле и дуется. Неудачный денек. А вечером ей предстоит заполнить табели. Нынче дети в школе ходят как в воду опущенные: у старших школьников уже начались экзамены, вызывающие у одних нервное возбуждение, у других апатию, а младшие, глядя на обреченные лица товарищей, предчувствуют свою несчастную судьбу. Драматическая пора. Неужели экзаменационные страхи овладеют и Сэмми – Самантой, как зовут ее в глаза теперь, когда она уже почти превратилась в женщину? А у родителей свои страхи: дети взрослеют, набираются жизненного опыта – да разве можно за них не бояться?
Когда она выезжала задним ходом с подъездной аллеи, он наблюдал за ней из своего «Эскорта». Превосходно. Ждать оставалось минут пятнадцать. Как только ее машина скрылась вдали, он подъехал к фасаду дома и остановился. Осмотрел окна. Ее парень дома один. Он вышел из машины и направился к парадной двери.
Ребус, возвращаясь в отдел происшествий после бесплодной беседы с Андерсоном, даже не догадывался, что тот уже решил установить за ним слежку. Отдел происшествий выглядел так, точно над ним пронесся тайфун. Столы завалены бумагой, в свободный угол втиснут небольшой компьютер, стены сплошь завешаны диаграммами, таблицами, расписаниями дежурств и еще неизвестно чем.
– У меня брифинг, – сказала Джилл. – Увидимся позже. Слушай, Джон, я уверена, что тут есть какая-то связь. Назови это хоть женской интуицией, хоть чутьем сыщика – как хочешь назови, но только отнесись к моим словам серьезно. Подумай над тем, что я сказала. Подумай, кто может затаить на тебя злобу. Прошу тебя!
Он кивнул и стал смотреть, как она уходит в свой отдельный кабинет, в другую часть здания. Ребус не мог сообразить, за каким столом работал. Он оглядел помещение: в отделе все изменилось, мебель то ли переставили, то ли сдвинули. Рядом зазвонил телефон. И хотя неподалеку находились полицейские и телефонисты, он, пытаясь вновь войти в курс расследования, быстро взял трубку. Он молился при этом, как бы самому не стать объектом расследования. Молился, позабыв, что такое молитва.
– Отдел происшествий, – сказал он. – Сержант сыскной полиции Ребус у телефона.
– Ребус? Какая интересная фамилия! – Голос был старческий, но звучный. Звонивший явно был человеком образованным. – Ребус, – повторил он так, словно записывал фамилию на клочке бумаги.
