– А остальные? Ваш тенор и гость из Рима?
– Они должны прилететь к семи часам вечера. Но нам уже
передали, что после шести все аэропорты будут закрыты. На остров надвигается
ураган. Боюсь, что он может помешать нашему торжеству.
Дронго прошел в библиотеку – большую комнату, заставленную
стеллажами с книгами. Некоторые тома даже не разрезаны. Конечно, Альберт
Чистовский не тот олигарх в малиновом пиджаке и с бычьей шеей, украшенной
золотой цепью, которые фигурировали в начале девяностых. Таких кретинов давно
отстреляли соперники или разорили конкуренты. Если у человека не было мозгов
для того, чтобы со вкусом одеваться, их хватило для того, чтобы наладить
нормальный бизнес. Первоначальный капитал, который удавалось сколотить
бандитам, перекупщикам, спекулянтам или просто мародерам, превращался в прах в
течение нескольких лет, именно тогда, когда следовало умножать свое состояние,
вкладывая деньги в рентабельное производство или создавая новые компании. Здесь
было довольно много книг на английском и итальянском, очевидно, для гостей. Но
были и три полки с книгами на русском языке, среди которых выделялись сборники
поэзии. Очевидно, хозяин или хозяйка дома любили русскую поэзию. Здесь были
томики Блока, Есенина, Мандельштама, Пастернака, Бродского. Заинтересовавшийся
Дронго взял томик Бродского. Книга называлась «Бог сохраняет все». Он присел на
диван и начал перелистывать страницы со знакомыми стихами. Первые стихи
Бродского были читаны еще в самиздате. Потом появились его книги, уже в конце
восьмидесятых. Он дружил с Евгением Рейном и его супругой. Рейн был близким
другом Бродского, путешествовал с ним по Венеции, которую великий поэт любил и
попросил похоронить его именно там. Может, Венеция напоминала Бродскому его
родной Ленинград, из которого он был так безжалостно вышвырнут и в который так
никогда и не смог вернуться? Или не захотел? Кажется, кто-то из классиков
сказал, что никогда не следует возвращаться в места, где был счастлив. И
несчастлив одновременно. Бродский так и не вернулся.
Дронго несколько раз бывал в Венеции. И каждый раз его
охватывало какое-то грустное чувство уходящего мира. Словно погружающийся в
воду город уносил с собой величие той эпохи, когда корабли соединяли миры,
открывали новые земли, давая возможность человечеству обрести веру в себя.
Дома, поросшие снизу зеленым мхом, открывающиеся на воду, сама темная вода
венецианских каналов, хранившая так много тайн, весь этот город, некогда
считавшийся одним из центров обитаемой Вселенной и превратившийся в
провинциальный городок на окраине Италии. Дронго ходил по улочкам и площадям,
переходя с моста на мост, пытаясь постичь непостижимую тайну этого города, и не
находил ее. Он не чувствовал равновесия в этом городе. Все было зыбко,
ненадежно, непрочно. Может, поэтому меланхолия и грусть были его спутниками в
Венеции. Даже венецианские карнавалы, обычно проводившиеся в конце зимы, не
могли развеять этого непонятного чувства. В Венеции он чувствовал свои годы,
словно отражавшиеся в черных водах каналов. Здесь не было той радостной ауры,
которая царила в Париже или Барселоне, той созидательно-деловой атмосферы,
которая была в Лондоне или Берлине, того безумного темпа жизни, который
пульсировал в Москве или Нью-Йорке, даже застывшей истории, которая
присутствовала в Риме или Стамбуле. В Венеции все было иначе. Может, поэтому
Бродский и выбрал себе такое место для вечного упокоения.
В кабинет вошла Гражина Чистовская. Она высушила волосы,
приняла душ, переоделась. Снежане так и не удалось заставить ее раздеться в
сауне. В ней слишком сильно сидели запреты ее родителей. Она увидела сидящего
на диване Дронго. Он поднялся при ее появлении. С тех пор как он не пошел в
сауну, она стала уважать его гораздо больше, чем прежде. И теперь увидела томик
Бродского в его руках.
– Вы любите поэзию? – удивленно спросила она.
– А почему это вас удивляет?
– При вашей профессии и любить поэзию? Так странно.
Представить себе следователя, который любит читать стихи, почти невозможно.
– Из литературы мы знаем, что не бывает ничего невозможно.
Шерлок Холмс любил играть на скрипке, а Ниро Вульф обожал свои орхидеи.
– Это только в книгах. В жизни редко встречаются подобные
сочетания. Расследование тяжких преступлений и любовь к поэзии Бродского.
Слишком разные вещи.
– Поэзия позволяет сохранять веру и любовь в эту жизнь. Веру
в то, что вы в ответе за всю красоту этого мира. Так любил говорить один из
английских королей. Я с ним согласен. Только, по моему глубокому убеждению,
поэзию нельзя переводить и невозможно читать не в оригинале. К сожалению, я
плохо знаю французский или немецкий языки, чтобы читать Ронсара или Гёте в
подлиннике. Но зато я могу читать Бернса или Данте на языке оригинала. И,
конечно, русская проза и поэзия – как вершина мировой литературы.
– Вы знаете, я ведь филолог по образованию, –
улыбнулась она, – и мне приятно это слышать от вас, не русского человека.
– Я говорю это не для того, чтобы сделать вам приятное. По
моему глубокому убеждению, мир делится ровно напополам. На мировую и русскую
литературу. Ни одна страна в мире не может похвастаться прозой такой степени
исповедальности и духовности, как русская. И дело не только в Толстом или
Достоевском. Был еще и Чехов, пьесы которого ставят во всем мире и по-прежнему
пытаются понять. Был Гоголь, саркастический смех которого породил вообще другую
литературу. Что касается поэзии, то здесь, начиная с Пушкина, есть
непревзойденные образцы высочайшей лирики. Поэты Серебряного века, поэты
двадцатого века. Всех не перечислишь.
– Как приятно это слышать, – призналась она. –
Сегодня днем я пошла со всеми в нашу сауну и как будто попала в какой-то
параллельный мир. Не понимаю я этих немцев, что они находят в подобных забавах?
А сейчас я как будто перешла в другое измерение.
– Вы тоже спускались вниз, – вспомнил Дронго.
– Меня уговорила Снежана. Кажется, она считает, что вы
приехали сюда, чтобы вместе с господином Нарсия обмануть моего мужа и выманить
у него деньги.
– Завтра мы уедем, и вы нас никогда больше не увидите.
Можете не беспокоиться, мне не нужны деньги вашего мужа. Она говорила неправду.
Значит, это она уговорила вас пойти в сауну?
– Да. Я сначала сомневалась, но потом она меня убедила. Даже
не знаю, каким образом. Наверное, мне было просто неудобно отказываться. Ведь в
Центральной Европе все это в порядке вещей. Но когда я туда попала, то
оказалось, что я совсем иная. Другое воспитание, другой менталитет, другая
нравственность. У меня просто не получилось раздеться. Я обмоталась полотенцем
и просидела на полке, пока все не ушли. Теперь у меня кружится голова. Видимо,
слишком долго сидела.
– Насколько я понял, там что-то произошло между двумя
парами. Стивен Харт с Амандой, с одной стороны, и Автандил с Изольдой – с
другой.
– Это был настоящий кошмар, – призналась она, – мы
делали вид, что ничего не замечаем. Господи, вы слышите, какой ветер поднялся?
Я даже не знаю, как прилетят наши гости. Так вот, они вели себя просто
безобразно. Откровенно флиртовали. Стивен с подругой Автандила, а тот с женой
Стивена. Мне так показалось.
