— Разумеется.
Лэньон присел к столу и надел очки со стеклами полумесяцем.
— Я — исполнитель завещания Джеймса Карью и работаю сейчас над вопросом о бенефициарах.
— Ужасная история.
Лэньон, казалось, не понял. Потом кивнул.
— Да, да. Трагическая.
— Вы ведь близко его знали?
Лэньон снова улыбнулся, словно не сомневаясь, что этот вопрос был уже задан нескольким гостям.
— Я неплохо знал его, — ответил он наконец.
— Вы знали, что он гомосексуалист?
Ребус надеялся услышать ответ. Но Лэньон молчал, и он проклял себя за то, что так быстро отдал свой козырь.
— Конечно, — сказал Лэньон своим ровным голосом. Он повернулся к Ребусу. — По-моему, это не преступление.
— Этот вопрос неоднозначен, сэр, как вам должно быть известно.
— Что вы хотите сказать?
— Как адвокат вы знаете, что существуют еще некоторые законы…
— Да, да, конечно. Но надеюсь, вы не предполагаете, что Джеймс занимался чем-то грязным?
— Почему, на ваш взгляд, он совершил самоубийство, мистер Лэньон? Я очень хотел бы услышать ваше мнение как профессионала.
— Он был мой друг. Профессионализм здесь ни при чем. — Лэньон посмотрел на тяжелые шторы перед столом. — Я не знаю, почему он покончил с собой. Думаю, мы никогда этого не узнаем.
— Я не был бы столь категоричен, сэр, — произнес Ребус, направляясь к двери. Взявшись за ручку, он остановился. — Мне было бы очень интересно узнать, кто действительно получит его состояние, — когда вы выясните это, разумеется.
Лэньон промолчал. Ребус открыл дверь, закрыл ее за собой и, дойдя до площадки, некоторое время постоял, глубоко дыша. Спектакль почти удался, подумал он. Он заслужил как минимум еще один стакан. И выпьет его в память о Джеймсе Карью.
* * *
Работа няньки не была его призванием, но, в сущности, с самого начала вечера он знал, что этим кончится.
Пока Ребус наспех прощался на пороге с Сайко, Томми Маккол уже распевал марш регбистов на заднем сиденье его машины. Хозяйка даже выдавила из себя улыбку. В конце концов, увозя разбушевавшегося пьяницу, он делал ей одолжение.
— Я арестован, Джон? — промычал Маккол, прервав пение.
— Нет, только, ради Христа, заткнитесь!
Ребус сел за руль и включил зажигание. Потом обернулся в последний раз и заметил, что к Сайко присоединился Лэньон. Она, вероятно, описывала ему события; он кивал головой. После их столкновения в библиотеке Ребус увидел его в первый раз за вечер. Он отпустил ручной тормоз и выехал со стоянки.
— Здесь налево, потом направо.
Томми Маккол выпил очень много, но ориентации как будто не потерял. У Ребуса было странное чувство…
— До самого конца улицы, последний дом на углу.
— Но ведь вы живете не здесь, — возразил Ребус.
— Совершенно верно, инспектор. Здесь живет мой брат Тони. Я думал, мы заглянем к нему на рюмочку.
— Послушайте, Томми, разве можно…
— Ерунда. Он будет счастлив меня видеть.
Остановившись перед домом, Ребус с облегчением увидел, что окна гостиной Тони Маккола еще горят.
Томми вдруг навалился сзади и нажал на клаксон. Тишину ночи прорезал пронзительный гудок. Ребус оттолкнул его руку, и Томми обвалился обратно на сиденье, но сигнал был послан. Шторы гостиной раздвинулись, и через минуту из боковой двери появился Тони Маккол, нервно оглядывающийся назад. Ребус опустил стекло.
— Джон? — встревожился Тони Маккол. — Что случилось?
Прежде чем Ребус успел объяснить, Томми уже вылез из машины и облапил брата.
— Это я виноват, Тони. Это все я. Я просто захотел тебя повидать, понимаешь? Прости нас, пожалуйста.
Тони Маккол все понял, бросил на Ребуса взгляд, говоривший «Я знаю, что ты ни при чем», и обернулся к брату.
— Я очень тронут, Томми. Сколько лет, сколько зим. Пойдем в дом.
Томми Маккол повернулся к Ребусу.
— Ну, что я говорил? В доме Тони мне всегда рады. Всег-да!
— Пойдем, Джон, — пригласил Тони.
Ребус неохотно кивнул.
Тони провел их через холл в гостиную. Мягкий пушистый ковер, мебель как на выставке. Ребус боялся садиться, опасаясь примять одну из взбитых подушечек. Зато Томми с ходу рухнул в кресло.
— А где же малыши? — прогремел он.
— В постели, — тихо ответил Тони.
— Ну так разбуди их. Скажи, приехал дядя Томми.
Тони не обращал внимания на брата.
— Пойду поставлю чайник, — сказал он.
Глаза у Томми уже слипались, руки бессильно лежали на подлокотниках кресла. Пока Тони хлопотал на кухне, Ребус осмотрел комнату.
На каминной полке, на открытых полочках мебельной стенки, на кофейном столике — маленькие гипсовые фигурки, стеклянные статуэтки, сувениры, привезенные из летних поездок. Спинка и ручки дивана и кресел закрыты чехлом. Комната производила впечатление загроможденной и неуютной, расслабиться здесь было невозможно. Он начинал понимать, почему Тони Маккол бродил в свой выходной день по Пилмьюиру.
В дверь просунулась голова женщины. Тонкие прямые губы, тревожные глаза. Она посмотрела на отяжелевшую фигуру Томми Маккола, потом заметила Ребуса и изобразила подобие улыбки. Дверь открылась немного шире. Рукой она придерживала воротник халата.
— Я Шейла, жена Тони.
— Здравствуйте. Джон Ребус.
Он хотел встать, но она остановила его нервным взмахом руки.
— Да-да, — проговорила она, — Тони рассказывал мне о вас. Вы ведь работаете вместе?
— Да.
Почти не обратив внимания на ответ, она снова перевела взгляд на Томми Маккола и заговорила глухим шепотом:
— Вы только посмотрите на этого преуспевающего братца. Свое дело, большой дом. Вы только посмотрите…
Она была готова начать гневную речь о социальной справедливости, но ее прервал муж, протиснувшийся мимо нее в дверь с подносом в руках.
— Напрасно ты встала, дорогая.
— Как же я могла спать, когда под окнами завыла эта машина? — Она взглянула на поднос. — Ты забыл сахар.
— Я пью без сахара, — пояснил Ребус.
Тони стал разливать чай по двум чашкам.
— Сначала льют молоко, Тони, а потом уже чай, — не унималась она, будто Ребуса здесь и не было.
— От перемены мест слагаемых сумма не меняется, Шейла.
Он протянул чашку Ребусу.
— Спасибо.
