Он пожал плечами, пытаясь скрыть невольную дрожь.
– Как вам еда? – спросил он.
– Что? – Она опустила глаза в пиалу. – О, признаться, я не очень хочу есть. Честно говоря, я чувствую себя… такой глупой. Я прямо места себе не находила, прочитав материалы по делу. Мне казалось, я сумею чем-то помочь… но теперь вижу, что толку от моих умозаключений почти никакого. – Она принялась смущенно перебирать карточки.
– Нет, это не так, – возразил Ребус, – это очень впечатляет, правда. В нашем деле важна любая мелочь. Кроме того, вы излагает свои мысли на общедоступном уровне, и мне это нравится. Я боялся, что вы засыплете меня профессиональными терминами. – Ему вдруг вспомнились некоторые словечки из книги Макноти: латентная психопатия, эдипов комплекс, – одним словом, чушь собачья.
– Я могла бы запудрить вам мозги этой терминологией, – сказала она, – но вряд ли бы это нам помогло.
– Точно.
– К тому же этим больше грешат психиатры. Психологи предпочитают иметь дело с мотивацией поведения, социальной адаптацией, многовариантностью личностных проявлений… – Ребус зажал уши руками.
Она снова рассмеялась. Ее было так просто рассмешить. Когда-то, давным-давно, он мог запросто рассмешить Рону, а потом одного пресс-секретаря в Эдинбурге…
– Так что насчет полицейских? – спросил он, отбрасывая прочь ненужные воспоминания. – Что о нас думают психологи?
– Ну… – она откинулась на спинку стула, – вы экстраверты, упрямцы, консерваторы…
– Обязательно Консерваторы?
[13]
– С маленькой буквы «к».
– Вчера вечером я прочел, что серийные убийцы тоже, как правило, консервативны.
Она кивнула, улыбаясь.
– О да, – проговорила она, – у вас много общего. Но, назвав полицейских консерваторами, я имела в виду вашу нелюбовь к переменам и новшествам. Вот почему вы с таким недоверием относитесь к психологии. Она разрушает барьеры, которые вы же сами и создали. Ведь это так?
– Ну, здесь с вами можно поспорить, однако я воздержусь. Скажите, принесет ли реальную пользу ваше знакомство с делом Оборотня?
– Пока еще только вхожу во вкус. – Ее руки по-прежнему перебирали карточки. – Необходимо провести кое-какие тесты, проанализировать характер и так далее… Это требует времени. – Она помолчала. – А вы что будете делать?
– Медленно продвигаться вперед – проверять, изучать, принимать к сведению, изучать…
– Мало-помалу, – перебила она.
– Точно, мало-помалу. Не могу сказать, буду ли я и дальше участвовать в расследовании. В конце недели меня могут отослать обратно в Эдинбург.
– А зачем вас вообще прислали сюда?
Подошел официант, чтобы забрать посуду. Ребус откинулся на стуле, вытер губы салфеткой.
– Сэр, не желаете кофе или ликера?
Ребус взглянул на Лизу.
– Пожалуй, я возьму «Гранд Марнье», – сказала она.
– А мне кофе, – сказал Ребус, – нет, погодите, какого черта, мне то же самое. – Официант кивнул и удалился, нагруженный грязной посудой.
– Вы не ответили на мой вопрос, Джон.
– О, все очень просто. Здешние полицейские начальники решили, что я смогу им помочь. Мне довелось расследовать дело о серийном убийце в Эдинбурге.
– Правда? – Она придвинулась к столу и положила локти на скатерть. – Расскажите.
И он рассказал ей обо всем. Это был длинный, обстоятельный рассказ, и он сам не знал, зачем выложил столько подробностей – больше, чем ей следовало бы знать, больше, чем следовало сообщать психологу. Что она о нем подумает? Что он параноик или психопат? Но, увидев, что он полностью завладел ее вниманием, Ребус уже не мог остановиться. Ему так хотелось, чтобы этот блаженный миг длился вечно.
Итак, они выпили еще по чашечке кофе, заплатили по счету и, выйдя из ресторана, решили немного прогуляться – сначала по площади Лестер-сквер, затем, перейдя Чаринг-Кросс-роуд, по Сент-Мартин-Лейн и далее по улице Лонг-Акр до Ковент-Гардена
[14]
. Они гуляли по Ковент-Гардену, а Ребус все говорил и говорил. Он остановился у ряда телефонных будок, заинтересовавшись объявлениями, которыми были сплошь заклеены внутренние стены: «Коррекция фигуры по методу Стерна»; «Уроки французского»; «Специалист по автоматизации офисов»; «Продам телевизор»; «Нимфетка Труди, отшлепай меня»; «Сеансы садомазохизма»; «Блондинка с пышным бюстом», – все объявления сопровождались телефонными номерами.
Лиза тоже внимательно изучала их.
– Все они – в своем роде психологи, – сказала она, а затем добавила: – То, что вы мне рассказали, Джон… Это потрясающе. Кто-нибудь уже написал об этом?
Ребус пожал плечами:
– Один газетный репортер опубликовал пару статей там, в Эдинбурге. – Имя Джима Стивенса всплыло в памяти Ребуса. Боже мой, неужели он тоже сейчас в Лондоне? Ребус внезапно вспомнил о заметке, которую ему показывал Лэм.
– Я понимаю, – сказала Лиза. – Но неужели никто не записал эту историю с ваших слов, с вашей точки зрения?
– Нет. – Ребуса удивил ее пристальный взгляд. – Вы хотите сделать из меня объект для своих исследований?
– Вовсе нет, – ответила она. – Кстати, мы уже пришли. – Она остановилась у трехэтажного дома на узкой пешеходной улочке, на первом этаже которого располагалась обувная лавка. – Здесь я живу, – сказала она. – Спасибо вам за этот вечер. Все было чудесно.
– Спасибо вам за ужин. Все было очень вкусно.
– Не так уж и вкусно… – Она замолчала. Они стояли друг напротив друга. Ребус нерешительно переминался с ноги на ногу. – А вы найдете дорогу домой? – спросила она. – Показать вам, куда идти?
Ребус оглядел улицу и понял, что потерялся. Он не следил за дорогой во время их прогулки, увлекшись собственным рассказом.
– О, не волнуйтесь за меня. – Он улыбнулся, и она улыбнулась в ответ, но ничего не сказала. – Так это все, – спросил он, – вы даже не предложите мне чашечку кофе?
Она смущенно взглянула на него:
– Вы и вправду хотите кофе?
Он посмотрел ей в глаза.
– Нет, – признался он, – не очень.
Она повернулась к нему спиной и открыла дверь рядом со входом в обувную лавку, которая, судя по вывеске, специализировалась на обуви из искусственной кожи. Около двери, ведущей в парадное, над домофоном висела табличка с шестью фамилиями, и среди них – Л. Фрейзер. Интересно, почему не доктор Фрейзер? Но потом он подумал, что ей не хотелось бы, чтобы к ней стучались день и ночь, принимая ее за врача и требуя медицинского совета. Кому это понравится? В наше время лучше не афишировать род своих занятий.
