— Да вряд ли.
— Коп из отряда быстрого реагирования, задержавший твоего друга Рэба Фишера.
— Рэб мне не столько друг, сколько случайный знакомый.
— Но знакомый достаточно, чтобы толкнуть ему пистолет!
— Муляж пистолета, разрешите вам напомнить. — Джонсон запустил пальцы в вазочку с крекерами и стал поедать их один за другим, набивая рот так, что оттуда посыпались кусочки, когда он сказал: — Дело неподсудное, и всякое противоположное мнение я готов опровергнуть.
— Но Фишер бродил по городу, пугал людей, за что и сам едва избежал пули.
— Дело неподсудное, — повторил Джонсон.
— Он довел до нервного срыва моего друга, и теперь друг этот мертв. Ты продал кому-то пушку, из-за чего в результате умирает другой.
— Муляж пушки, что в то время и в том месте считалось совершенно законным. — Джонсон, делая вид, что не слушает, потянулся за новой пригоршней крекеров. Ребус ударил его по руке, уронив вазочку и рассыпав ее содержимое. Он ухватил молодого человека за кисть и больно сжал ее.
— Ты все делаешь законно, но таких мерзавцев, как ты, еще поискать!
Джонсон попытался высвободить руку.
— А вы, конечно, чисты, как ангел небесный, хотите сказать? Все знают, что вы творите, Ребус!
— Что же такого я творю?
— Да на что угодно идете, чтобы только меня прищучить! Мне известно, как вы пытались подвести меня под монастырь, крича на всех углах, что я начиняю небоеспособные муляжи!
— Кто это говорит? — спросил Ребус, выпуская его кисть.
— Да кто угодно! — На подбородке Джонсона капельки слюны мешались с крошками от крекеров. — Глухим надо быть, чтобы этого не слышать!
Что было правдой. Ребус зондировал почву. Ему требовался Павлин Джонсон. Это было необходимо в качестве расплаты за уход из полиции Энди Каллиса. И хотя допрашиваемые на все лишь качали головой, бормоча такие слова, как «небоеспособные муляжи», «трофеи» и «деактивированные», Ребус не оставлял своих попыток.
И каким-то образом Джонсон узнал про это.
— И давно ты знаешь? — спросил его сейчас Ребус.
— Что?
— Знаешь давно?
Но Джонсон лишь вцепился в свой бокал и глядел на Ребуса безумными глазами, видимо, ожидая, что тот вышибет бокал у него из рук. Вместо этого Ребус поднял свой стакан и залпом осушил его.
— Должен предупредить тебя, — неспешно проговорил он. — Я могу затаить злобу надолго, хоть на всю жизнь, так что берегись.
— Если далее я ни в чем не виноват?
— О, ты будешь виноват, уж поверь. — Ребус сделал движение встать. — Пока что я просто не нашел, в чем именно состоит твоя вина. — И, подмигнув, он пошел прочь. Услышав за спиной звук отодвигаемого стола, он обернулся. Джонсон стоял, сжимая кулаки.
— Может, поквитаемся сейчас? — проорал он.
Ребус сунул руки в карманы.
— Предпочитаю дождаться судебного разбирательства, если ты не против, — сказал он.
— Нет уж! Надоело!
— Ладно. — Ребус увидел, как в коридорчике показалась Шивон. Она недоверчиво поглядела на Ребуса, но потом, возможно, решила, что он отправился в туалет. Глаза ее, казалось, говорили: «Вот стоит оставить хоть на пять минут…».
— Что здесь происходит? — Вопрос этот прозвучал из уст не Шивон, а охранника, толстошеего, одетого в черный костюм поверх водолазки. Он был оснащен рацией, и бритая голова его поблескивала даже в полумраке.
— Поспорили немножко, — успокоил его Ребус. — Может быть, даже вы способны разрешить наш спор. Как называлась бывшая студия звукозаписи Элтона Джона?
Охранник остолбенело глядел на него. Но бармен поднял руку, и Ребус кивнул ему.
— «DJM», — сказал бармен.
Ребус щелкнул пальцами:
— Вот именно! Налейте себе что-нибудь выпить. На ваш вкус. — Он прошел в коридор, указав пальцем назад, на стоявшего Павлина Джонсона. — И за счет этого прохвоста.
— Ты почти ничего не рассказываешь о своем армейском прошлом, — сказала Шивон, внося из кухни две тарелки.
Перед Ребусом уже стоял подносик с вилкой и ножом. На полу, возле ножки стола, расположились специи. Он кивком поблагодарил Шивон, принимая из ее рук тарелку с жаренной на гриле свиной отбивной с печеной картошкой и кукурузой.
— Выглядит потрясающе аппетитно, — сказал он, подымая рюмку с вином. — Моя признательность шеф-повару.
— Картошка из микроволновки, кукуруза из морозилки.
Ребус приложил палец к губам:
— Никогда не делитесь своими секретами.
— Похоже, урок этот усвоен тобою прочно. — Она подула на вилку с куском свинины. — Мне повторить мой вопрос?
— Дело в том, Шивон, что это был никакой не вопрос.
Поразмыслив, она признала, что он прав.
— И тем не менее, — сказала она.
— Ты хочешь, чтобы я ответил?
И дождавшись ее кивка, он пригубил вино. Это было красное чилийское, как она ему сказала. Три фунта бутылка.
— Можно я сначала поем?
— Ты можешь есть и говорить одновременно.
— Это проявление невоспитанности, как всегда говорила мне мама.
— А ты всегда слушался родителей?
— Всегда.
— И свято следовал их советам? — Он кивнул, жуя картофельную кожицу. — Тогда как могло случиться, что мы беседуем за столом?
Ребус глотнул еще вина.
— Ладно. Сдаюсь. Ответом на незаданный вопрос будет: да.
Она ждала, что он скажет что-нибудь еще, но он опять занялся едой.
— В каком смысле «да»?
— Да, это правда, что я почти ничего не рассказываю о своем армейском прошлом.
Шивон шумно перевела дух.
— Легче разговорить наших клиентов в морге! — Она осеклась и на секунду прикрыла глаза: — Прости, не надо было мне так говорить.
— Ничего. — Однако движения челюстей Ребуса замедлились. Двое из недавних «клиентов» были его близкими людьми — родственник и бывший коллега. Странно воображать их лежащими по соседству на одинаковых металлических поддонах в холодильнике морга. — О моем армейском прошлом могу сказать, что я потратил долгие годы в попытках забыть его.
— Почему?
— По множеству причин. Во-первых, я не должен был ставить свою подпись под документом о поступлении на службу. Не успел я опомниться, как уже очутился в Ольстере, где стрелял из винтовки в таких же, как я, ребят, вооруженных коктейлем Молотова. Потом эти испытания для ОЛП, на которых я чуть не свихнулся. — Он пожал плечами. — Так что вспоминать особенно нечего.
