— Когда это началось?
— Перед тем, как мы расстались. Вечно меня поправляла, если я говорил неправильно, как будто она — какой-то профессор грамматики, черт бы ее побрал! Цитировала каких-то дурацких поэтов и певцов, о каких я сроду не слышал. Трепалась насчет реинкарнации, кармы и прочей ерунды. Вечно спорила. Как будто у нее не было никакого интереса к нормальной жизни.
— А вы знали ее новых друзей?
— Заросшие кретины и сифилитичные девки. У меня не было времени с ними общаться.
— Она дала тебе отставку?
— Сами понимаете.
— А когда ты вернулся с повинной головой, она уже не хотела иметь с тобой ничего общего?
— Похоже, что так. А потом она свалила в Лондон, как только родила ребенка. Отдала его усыновить. Моего сына.
— Ты за ней не поехал?
— Еще чего! С меня хватило. Отпустил ее, пускай катится к своим заумным дружкам и накачивается наркотой.
— Она принимала наркотики, когда вы были вместе?
— Нет, я ничего такого не замечал. Я бы не потерпел. Но они же вечно этим занимаются, а?
— Получается, они ее у тебя украли? Эти хиппи?
Он отвернулся:
— Так и знал, что вы это скажете.
— И тебя это достаточно разозлило, чтобы сделать ей больно?
Хьюз вскочил так резко, что стул перевернулся, и выкрикнул:
— На что это вы намекаете?! Вы что, хотите сказать, это я ее убил?!
— Успокойся, парень. Я должен задавать все эти вопросы. Я расследую убийство.
— Ну да. В общем, это не я ваш убийца.
— Но у тебя довольно-таки взрывной характер, не так ли?
Хьюз промолчал. Он поднял стул и снова сел, скрестив руки на груди.
— Ты встречался с кем-нибудь из новых друзей Линды?
Хьюз потер верхнюю губу и нос тыльной стороной ладони.
— Однажды она меня приводила в тот дом, — сообщил он. — Видно, хотела, чтобы я стал как она, видно, думала, что она меня переубедит, если познакомит со своими новыми дружками.
— Когда это было?
— Сразу после того, как она закончила школу. Летом.
— В шестьдесят седьмом? Когда она была беременна?
— Да.
— Дальше.
— Мы с ней вообще плохо уживались. Я уже говорил, она была странная, любила всякие странные штуки, которых я не понимал: карты Таро, астрологию и прочую ерунду. А в тот раз она собиралась повидаться с друзьями, а я не хотел ее отпускать, хотел пойти с ней в кино на «Живешь только дважды», но она сказала, что не желает смотреть какой-то дурацкий фильм про Джеймса Бонда и если я хочу быть с ней, то могу с ней пойти. А если не хочу… В общем, она ясно дала понять, что у меня не особо-то есть выбор. И я подумал: да какого черта, давай-ка поглядим, что у них там творится.
— Ты помнишь, куда она тебя привела?
— Не-а. Это было где-то возле Раундхей-роуд, около большого паба на перекрестке со Спенсер-плейс.
— «Гэйети»?
— Точно.
Чедвик знал это заведение. Мало кто из полицейских Лидса, в штатском или в форме, его не знал.
— А название улицы не помнишь?
— Нет, но это было совсем рядом с Раундхей-роуд.
Чедвик знал этот район: густонаселенный треугольник улиц, заполненный маленькими домами с террасами, между Раундхей-роуд, Бэйсуотер-роуд и Хэрхиллс-роуд. У района была не особенно дурная репутация, но некоторые из этих домов снимали студенты, а где студенты — там наверняка и наркотики.
— Не знаешь, где именно?
— Точно не скажу, но, по-моему, не то Бэйсуотер-террас, не то Бэйсуотер-кресент.
— Не помнишь, где стоял дом: в начале улицы, в конце?
— Примерно посередине.
— На какой стороне улицы?
— Не помню.
— Этот дом выглядел необычно?
— Нет. С виду он был такой же, как остальные.
— Какого цвета была входная дверь?
— Не помню.
— Ладно. Спасибо и на этом, — поблагодарил Чедвик. Возможно, он сумеет отыскать дом. Удалось подобраться близко, но не хватает деталей, вот что обидно. В любом случае может оказаться, что след остыл. Студенты, которые жили там два года назад, могли уже окончить свои учебные заведения и уехать из города. Если это действительно были студенты. — И что произошло тем вечером?
— Да ничего. Там были эти ребята, ну, в общем, человек пять, эти, хиппи, в смешной одежде. Сущие психи.
— Это были студенты?
— Может, некоторые — да. Не знаю. Они не говорили. Воняло там, как в бардаке.
— Такой неприятный запах?
— Похоже было на какие-то духи. По-моему, это они что-то курили. Один-двое точно были обдолбанные. Это по глазам было видно, к тому же они несли какую-то чушь.
— Например?
— Не помню. Толковали о чем-то космическом, и все это под какую-то жуткую нудную музыку, звук был такой, как будто кто-то пилит ножовкой рельс.
— Ты не помнишь имена?
— Кажется, одного звали Дэннис. Это вроде как был его дом. А одну девчонку звали Джули. Она, черт ее дери, выдувала пузыри и хихикала, как последняя дура. Как ребенок. Линда наверняка там раньше бывала. Она свободно там держалась, ей не нужно было спрашивать, ну, где чайник, или где уборная, или еще что-нибудь.
— И что было дальше?
— Мне захотелось уйти. Ну, я понял: из-за того, что я не говорю на их языке и не люблю их музыку, они надо мной издеваются. Даже Линда. В конце концов я сказал, что нам надо идти, но она не пошла.
— И что же ты сделал?
— Ушел. Не мог больше этого выносить. Пошел смотреть «Живешь только дважды», один.
Летом шестьдесят седьмого в Лидсе вряд ли жило много хиппи. В Сан-Франциско тогда стояло «лето любви», но Лидс во многих смыслах оставался глухой провинциальной дырой где-то на британском севере, он всегда чуть отставал от времени, и соответствующие цифры выросли лишь в последние два года — повсюду в этих местах. До шестьдесят седьмого в Лидсе не было даже собственного отдела по борьбе с наркотиками. Впрочем, если Дэннис по-прежнему живет на Бэйсуотер-террас, его нетрудно будет отыскать.
— После этого ты ее когда-нибудь видел?
— Пару раз, ну и когда родился ребенок — когда я пытался с ней помириться, чтобы мы опять были вместе. А потом она переехала на юг, и ее чертова мамаша даже не дала мне адрес.
— И чем дело кончилось?..
— Я выкинул ее из головы, пережил все это. Уже довольно долго встречаюсь с одной девушкой. Может, на Рождество у нас будет помолвка.
