— Выглядишь ты хреново, — заметил Бэнкс.
— Спасибо.
— Не хочешь ничего рассказать?
Энни огляделась, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. Отлично, подумала она, в собственном управлении у меня развивается мания преследования, дожили.
— Как ты думаешь, мы сможем улизнуть в «Голден гриль», да еще чтобы об этом особенно не трепались?
— Конечно, — заверил ее Бэнкс. У него был такой вид, словно он, черт побери, не понимает, на что она намекает.
День был солнечный и пронизывающе-холодный, и большинство людей, глазевших на витрины на Маркет-стрит, надели свитера под ветровки или анораки. Они обогнали пару тяжеловооруженных туристов, облаченных в новомодное снаряжение, каждый нес по два длинных заостренных штыря, похожих на лыжные палки. Эти штуки, может, и пригодятся им, когда они станут взбираться на хребет Фремлингтон, подумала Энни, но на булыжных мостовых Иствейла от них мало пользы.
Их знакомая официантка поздоровалась с ними, и вскоре они уже сидели над горячим кофе с песочным печеньем, глядя сквозь затуманенное окно на потоки людей, текущие по улице. Энни почувствовала внезапный приступ тошноты, когда сделала первый глоток кофе, но вскоре ей стало получше. Впрочем, почти незаметная дурнота еще все же чувствовалась.
Энни и Уинсом провели веселую ночку, поделившись признаниями в большем количестве, нежели Энни могла бы себе представить. Когда она размышляла об этом холодным похмельным рассветом, она вдруг осознала, что у нее, по сути, нет настоящих подруг, нет никого, с кем она могла бы вот так поболтать, побыть глупенькой, позаниматься всякой девчачьей ерундой. Она всегда думала, что это побочное следствие ее профессии, но, возможно, это было следствием ее характера. Бэнкс был такой же, но у него, по крайней мере, были дети. У нее, конечно, жил в Сент-Айвсе отец, но они виделись редко, и потом, это совсем другое: несмотря на все его милые чудачества и желание вести себя как друг и наперсник, он все же оставался отцом.
— Чем же ты таким занималась сегодня ночью, что теперь у тебя вид как у ожившего мертвеца? Да и чувствуешь ты себя, судя по всему, соответствующе.
Энни скорчила гримасу:
— Ты знаешь, как я обожаю, когда ты делаешь мне комплименты.
Бэнкс коснулся ее руки, на лице у него мелькнуло заботливое выражение.
— Я серьезно.
— Если уж тебе так нужно знать, я напилась с Уинсом.
— Что-что ты сделала?
— Что слышал.
— С Уинсом? Я даже не знал, что она вообще пьет.
— Я тоже. Но теперь это официально установлено. Она может меня перепить.
— Это, конечно, подвиг.
— Вот и я о том же.
— Ну и как все было?
— Сначала немного неловко, ну, субординация и все такое, но ты же знаешь, я никогда не придавала этим вещам особого значения.
— Знаю. Ты уважаешь личность, а не чин.
— Именно. В общем, под конец вечера мы уже вышли за всякие границы приличия и немного повеселились. Называли друг друга «Энни» и «Уинсом», потому что «Уинни» она ненавидит. У нее просто дьявольское чувство юмора, когда она дает себе волю, эта Уинсом.
— О чем вы говорили?
— Не твое дело. О своем, о девичьем.
— Стало быть, о мужчинах.
— Вот ведь самомнение! Что заставляет тебя предположить, что мы стали бы тратить бутылочку отличного пойла из «Маркса и Спенсера» на то, чтобы обсуждать вашего брата?
— Поставила меня на место. И как вы с ней сегодня утром встретились на работе? Смущались?
— Да нет, похихикали.
— А с чего все началось?
Энни опять почувствовала, что к горлу подкатывает тошнота. Она попробовала приказать ей пройти — как лишним мыслям при медитации, — и этот метод, кажется, сработал, по крайней мере — на время.
— Началось с сержанта Темплтона, — наконец ответила она.
— Кев Темплтон? Из-за его повышения?
— Нет, повышение тут ни при чем. И говори тише. Конечно, Уинсом разозлилась и из-за этого. И ее можно понять, правда? Мы знаем, что она идеально подходит для его должности, но мы знаем и то, что идеально подходящий человек не всегда занимает нужное место, даже если этот человек — темнокожая женщина. Вы, белые мужчины, вечно жалуетесь, когда место от вас уплывает, как вы считаете, из-за соображений политкорректности, но бывает и наоборот.
— Ну и что же тогда?
Энни рассказала ему, как, по словам Уинсом, вел себя Темплтон с Келли Сомс.
— Похоже, довольно жестко, — признал он, когда она закончила. — Но я не думаю, что он должен был предвидеть, что девушку будет тошнить.
— Он этим наслаждался. Вот в чем дело, — ответила Энни.
— Так решила Уинсом?
— Да. Только не надо мне тут этой вашей мужской солидарности! Если ты будешь продолжать в том же духе, я уйду. У меня сейчас нет настроения выслушивать ваши шовинистские штучки.
— Господи, Энни, мы же с тобой давно знакомы! К тому же, насколько я вижу, тут сидит всего один мужчина.
— Ну… В общем, ты понимаешь, о чем я. — Энни провела рукой по растрепанным волосам. — Вот черт, у меня похмелье, а вдобавок еще и голова в мерзком виде.
— Голова у тебя в отличном виде.
— Врешь, но все равно спасибо. В общем, такая вот история. Да, и еще эта чертова суперинтендант Жервез вчера на меня накинулась у себя в кабинете.
— Там-то ты что делала?
— Зашла пожаловаться на личные замечания, которые она позволила в отношении меня на совещании. Я рассчитывала как минимум услышать извинения.
— А получила?
— Издевательские и еще более личные замечания, а также приказ перейти на чтение и обработку показаний.
— Сурово.
— Очень. И она предостерегала меня насчет тебя.
— Что?
— Да-да. — Энни опустила глаза и стала разглядывать свой кофе. — Кажется, она думает, что между нами опять что-то есть.
— Как ей вообще могла взбрести в голову такая мысль?
— Не знаю. — Энни сделала паузу. — А Темплтон — ее подпевала.
— И что?
Энни наклонилась вперед и оперлась ладонями на стол:
— Как она узнала о том, что ты выпил пива в «Кросс киз» в тот вечер, когда мы приехали на убийство Барбера? Тогда Темплтон тоже был в пабе. — Энни взъерошила волосы. — Слушай, Алан, может, у меня мания преследования, но тебе не кажется, что Кев Темплтон наушничает?
— Но с чего он взял, что у нас с тобой «что-то есть», как ты выражаешься?
— Он знает нашу историю, а в Мурвью-коттедж мы приехали вместе. И оставались в Лондоне на ночь. Он сложил два и два и получил пять.
