Он замолчал. Было видно, как ему трудно говорить. Босенко
хотел вскочить, чтобы принести ему воды, но Богдановский жестом руки остановил
его.
– Теперь мне важно было вычислить убийцу, –
продолжал Аристарх Павлович, – и я начал свои поиски. Босенко хороший
специалист, но он не может расследовать подобные преступления. У него просто
нет необходимого опыта. Тогда мы начали поиски специалистов. Настоящих
специалистов, лучших профессионалов. И нам сразу в нескольких местах предложили
найти именно вас. Я не хотел, чтобы кто-то узнал о моих поисках. Немного позже
я объясню вам мотивы моего решения. Но тогда я приказал Босенко, чтобы никто не
узнал о том, что именно я дал разрешение на новое расследование.
Обо всем знала только Наталья. Даже Николаю мы не стали
ничего говорить. Он ведь не просто мой зять, он коллега Анвара Махметова. И
хорошо знаком с премьером Малхазовым. Не удивляйтесь, я тоже не сидел сложа
руки. Кроме вас, работала еще целая бригада следователей. Но они проверяли
разрозненные факты. Именно поэтому я никому не говорил, что сам провожу
расследование. Я тоже подозревал сначала Махметова, потом Гловацкого, потом
Милу Гришунину. Я проверял всех, даже собственного зятя. Мне было важно знать,
кто мог убить моего сына. Кто посмел его отравить. Но у меня есть и другие
вопросы. Зачем его убили? Какая была польза от убийства моего мальчика? И кому
пришла в голову такая страшная идея? Мы пока ничего не смогли выяснить и
поэтому ждали, когда вы начнете свое расследование. Я попросил Наталью вас
поторопить, чтобы до приезда Гловацкого у вас были бы хоть какие-то версии.
Он замолчал. Перевел дыхание. Затем достал из кармана
таблетку, положил под язык. Тяжело вздохнул:
– Вы наверняка знаете, что у меня больное сердце. Но я
не умру, пока не узнаю имени убийцы. Я не имею права умереть. И теперь я скажу
вам, почему никто не должен знать, что именно я провожу это расследование.
Врачи считают, что с таким сердцем мне осталось недолго жить. Они отказываются
делать даже шунтирование. Только в Америке нам удалось договориться насчет
операции, но и там мне не дают больше двадцати пяти процентов. И только в том
случае, если операция состоится в ближайшие две недели. Теперь вы все знаете.
Мне нужно, чтобы вы нашли этого убийцу. Любым способом, любыми средствами. Я
готов на все ради этого. И я готов на месть. Понимаю, что вы профессионал и я
не должен в вашем присутствии об этом говорить. Но мне уже ничего не страшно.
Если вы успеете показать мне убийцу моего сына, я задушу его собственными
руками. Или пристрелю, если не хватит сил. Меня уже не успеют посадить, я для
этого слишком болен. Но я хотя бы умру спокойно. И меня похоронят рядом с
Егором. Я не кажусь вам монстром?
– Нет, – негромко ответил Дронго, – я вас
понимаю.
– Тогда все в порядке, – выдохнул
Богдановский, – и у меня к вам только одна просьба. Продолжайте свои
поиски. Если нужно, мы снова дадим вам списки всех гостей, всех четырехсот
человек, которые там были. И еще ста одиннадцати приглашенных для обслуживания.
Я имею в виду музыкантов, сотрудников службы безопасности, официантов,
метрдотелей, поваров. Если нужно, проверяйте каждого, беседуйте с ними по
очереди. Если вам нужны люди, я дам вам роту, батальон, полк помощников. Даже
дивизию. Если вам нужны деньги, не стесняйтесь, мы выделим столько, сколько вам
нужно. Если вы даже хотите выйти на министров или депутатов, тоже можете
располагать моими связями. Я ни перед чем не остановлюсь.
– Вы знали, что Казбек Малхазов по поручению своего
дяди отговаривал вашего сына от встреч с Гришуниной? – спросил Дронго.
– Знал. Мне об этом сам премьер рассказал. Он хотел
избежать скандала, который мог ударить по карьере Анвара Махметова. Премьер
чувствует себя достаточно шатко, а Махметов глава профильного комитета в Совете
Федерации. Но если случится такой скандал, Махметов может быть отозван, и тогда
премьер точно слетит. Я понимаю, что мотив для убийства у сенатора был, но у
меня нет никаких доказательств. Ни одного. Если бы я точно знал, кто и зачем
убил Егора, я бы уже действовал совсем иначе. Но я ни в чем не уверен.
– Они разводятся, – напомнил Дронго.
– Я знаю, – ответил Богдановский, – но уже
поздно. Егора все равно не вернуть.
– Если вы разрешите, я встречусь с сенатором.
– Что вы ему скажете? Спросите, кто убил моего сына? И
вы считаете, что он вам честно ответит?
– Нет. Не считаю. Но я хотя бы получу ответы на
интересующие меня вопросы. И закрою версию ревности как повод к убийству. Или,
наоборот, буду рассматривать только эту версию.
– Он спустит вас с лестницы, – устало предположил
Аристарх Павлович.
– Такую возможность я тоже рассматриваю. Но сейчас мне
важно было получить ваше согласие. И еще один момент. Это вопрос, на который
можете ответить только вы. И ответить достаточно честно. У вас есть еще
наследники, кроме Натальи и ее детей?
– Еще Николай, мой зять. И больше никого. Моя сестра
умерла три года назад. Ей было уже за семьдесят. Она была намного меня старше.
Детей у нее не было. У моей жены был брат – Вадим Иваницкий, у него двое детей.
Но я не знаю, можно ли считать его наследником? Наверное, нет. Хотя признаю,
что у него были основания быть недовольным моим сыном.
– Я знаю.
– Тем более. Больше никого. У меня никого не было в
этой жизни, и сейчас, когда я потерял Егора, я понимаю, что напрасно столько
времени и сил отдавал работе. Нужно было больше заниматься детьми, внуками. Все
так нескладно получилось.
– Ваш зять знает, что вы контролируете процесс
расследования?
– Нет. Он считает, что от меня все скрывают. И пусть
продолжает так считать. В их семье он не главный. Там главная Наталья. Я даже
думаю, что поступил в свое время неправильно, решив сделать ставку только на
Егора. Наталья уже сейчас готовый руководитель. Она умеет управлять людьми,
знает им цену, никогда не миндальничает, не прощает промахов, умеет принимать
жесткие решения. Но Николаю мы не стали ничего сообщать. Пусть считает меня
умирающим стариком, который уже ничем не интересуется. Так ему будет спокойнее.
И нам лучше. Они ведь работают в одном комитете с Махметовым. Николай может по
дурости проболтаться, сказать, что это я начал новое расследование. Махметов
меня хорошо знает. Если он действительно организовал убийство моего сына, то
поймет, что рано или поздно я доберусь до него. И начнет против меня
действовать. А я только что потерял сына, и мне совсем не хочется терять еще
кого-то из близких. Поэтому Николаю мы ничего не говорим.
Он поднялся. Следом поднялись все остальные.
– Делайте свое дело, – попросил
Богдановский, – у меня почти не осталось времени. Вы обязаны успеть, не
забывайте: это самая важная гонка в вашей жизни. И в моей.
Он сделал шаг, второй. Чуть пошатнулся. Босенко бросился к
нему, но он оттолкнул его с неожиданной силой.
– Я еще не так плох, как вам кажется, – твердо
сказал Богдановский, выходя из кабинета.
