– Сделаем.
– Вот и все. У Палагуты не забалуешь! Этот чертяка никого не боится, он им задаст жару. Перешлет в каторгу десяток самых отъявленных, остальным острастка. Старосту, конечно, заменить, кабак закрыть. Я бы и волостное правление туда перевел, но это уже, кажется, лишнее.
– Что ж, Павел Афанасьевич. Пришлите ко мне в понедельник Палагуту, я посмотрю на него. И жду вас не позже среды с Каргером и Лыковым для обсуждения плана операции. Кутайсова я беру на себя.
Операция, как и положено, началась с разведки. Титус и Лыков, загримированные армянами, проехали через Вершинино днем. Возница (городовой Ничепоруков) попросился в кабак; седоки дозволили и сами зашли из любопытства.
Большое помещение питейного дома было в этот час полупустым. Довольно чисто, но накурено. На стойке – деревянный бочонок с водкой, на нем висят на длинных ручках четыре ковшика с мерами
[26]
. Рядом бесплатная закуска: огурцы и черный хлеб. За спиной целовальника на полках запечатанные штофы с наливками и настойками. Тихо и покойно, только в углу у окна два мужика с красными лицами разогреваются стаканчиком да у стойки вполголоса беседуют трое крепких молодцов.
«Армяне» сели у входа и спросили белого квасу-суровца и каленых яиц. Возница же прямо за стойкой вылил в себя четушку «вдовьей слезы» и заел галантиром
[27]
. Пока он это проделывал, парни поинтересовались:
– Кого везешь, дядя? Никак бусурман?
– Не, то армянские люди, они тоже в Христа верят.
– Богатые?
– Да не шибко. С торга возвращаются. Так, мелкая сошка…
Лыков, с завитыми и перекрашенными волосами, с восточными усиками и осмугленной кожей, был не похож сам на себя. Он незаметно осматривался и молчал. Титус же громко нес тарабарщину на придуманном им языке, то и дело вплетая в нее русские матерные слова. Выпили квасу, и он крикнул:
– Вай, дарагой, ехат пора, да?
И они укатили. Проехали через все Вершинино, нашли дом Ярмонкиных (четвертый с краю по правой стороне), осмотрели на ходу подступы. Большой, с покоеобразной связью
[28]
, с высоким глухим забором, дом производил угрюмое впечатление. Далеко за ним, на задах, стоял ямный овин – туда и решили спрятать отряд. Собак у Сысоя Егоровича, по словам Тайки, не водилось, и вообще на селе их почти не было.
Отмыв в управлении лицо и волосы, Лыков стал готовиться к рискованной командировке. Панцирь – подарок приятеля Буффало – решил не надевать. Вдруг в кабаке кто вздумает похлопать его по спине… По легенде, Алексей должен появиться в Вершинине под видом недалекого болтливого приказчика, доставляющего в Нижний крупную сумму хозяйских денег. Он пришел в костюмно-гримерное депо сыскного отделения и оделся соответственно. Пустил по жилетке толстую цепь из польского серебра и приделал на нее недорогие часы. Обул сапоги бутылками, по моде. Кубовая рубаха и мешковатая поддевка скрывали атлетичную фигуру Лыкова и делали его на вид безобидным.
В левый карман штанов титулярный советник засунул «Смит-Вессон» с укороченным стволом (специальная модель для сыскных агентов), в правый – полицейский свисток. Взял в канцелярии под расписку полторы тысячи рублей крупными билетами. Сходил в Военный собор и поставил сам себе свечку за здравие. Все, можно ехать…
Приказчик появился в вершининском кабаке около семи вечера и был уже сильно выпимши. Он ехал из Ардатова в Сергач со знакомыми гуртовщиками, по пути с ними повздорил, и те высадили его из тарантаса прямо посреди деревенской улицы. Очень обиженный, парень кинул вслед гуртовщикам камень, выругался и пошел в кружало
[29]
. Эту сцену наблюдал стоящий у входа худощавый субъект в сером армяке, с узким неприятным лицом. Выждав минуту, он сунулся следом. Приказчик, взъерошенный и сердитый, стукнул кулаком по стойке и приказал:
– Выпить! Немедля! Во-он туда. И закуски… самой наилучшей. Что есть из наилучшего, все неси. Запомни, хозяин – Алексей Николаевич Лыков чем попало не закусывает! Мы привыкли к самому наилучшему. А они… Они просто сволочь, скажу я так. Сволочь. Одно слово: скотогоны, черная кость. Без них доберусь; тьфу на эту ракалью!
Сухощавый послушал, кивнул из-за спины гостя кабатчику – тот понимающе сощурился – и тронул горлопана за рукав.
– Вы правы, это было очень неуважительно.
– Пошел к черту!
– Такого, сразу видать, сурьезного человека и ссадить. Рази с эдакими-то людьми неуважительно так поступают?
Приказчик вытаращил на сухощавого хмельные глаза:
– О! Слышу умные речи! И в вас сразу видать порядочного человека. Чего мы тогда стоим? Дозволяете вас угостить? Денег – как грязи…
И красноречиво похлопал себя по карману. При этих словах рыжий кудрявый мужик, игравший у окна с напарником в тавлею
[30]
, оглянулся на хвастуна и неодобрительно покачал головой.
– За честь почту с вами выпить, – охотно отозвался прилипчивый субъект и крикнул кабатчику: – Мирон, оглох, что ли? Господин приказал: самого наилучшего.
Приказчик сделал капризное лицо:
– Мирон! Штоб тебя… Дежурный обед есть? «Депрэ» нумер сто тринадцать есть? Подавай скорее, видишь – мы пришли!
Подкатил прыщавый кабатчик, вытер грязной тряпкой грязный стол.
– Изволите ли знать, уважаемый господин, что дежурные обеды бывают только в городских трактирах, а здесь село. Портвейну у нас тоже нет-с, его в деревнях не пьют-с.
– Т-э-экс, – нахмурился гость. – Ну и дыра… А что есть?
– Требуха с огурцами, каленые яйца и гороховый кисель. Особливо для вашей чести могу подать жареные мозги с черной кашей
[31]
, холодную осетрину и телячий галантир. Попить есть водка и еще наливки: полыновка, померанцевая и кабацкий ром. Вам, как важному гостю, позвольте порекомендовать рябину на коньяке. Производство фирмы «Спиридон Ногин с сыновьями», вышний сорт-с!
– Ша! Отменяю «депрэ» – неси рябиновую. С сыновьями. И эти… как их? Мозги. Осетровые. Каши не надо.
Кабатчик удалился и очень скоро вернулся с водкой и закуской. Собутыльники выпили по первой и дружно, не сговариваясь, встали.
– Лыков Алексей Николаевич, приказчик купца Редозубова.
– Ярмонкин Анисим Сысоевич, здешний крестьянин. Коим ветром, Алексей Николаич, в наши края?