Итак, Лыков дал команду прислать ему Ягоду к восьми часам вечера на дом. Он встретился с агентом в саду, в обсаженной цветами беседке. Дом Алексея находился на самом краю города, на углу Напольно-Замковой и Спасской улиц; через дорогу уже пасся обывательский скот. Предупрежденные мать и сестра хлопотали в доме. Стоял тихий и теплый июльский вечер, зудели комары, мычали коровы. Хорошо… Вот если бы людей еще не убивали…
– Вчера задушили провизора Бомбеля с Алексеевской.
– Слыхал, ваше благородие.
– Никаких подсказок не дашь?
– Всей бы своей душой, Алексей Николаевич, но никак. Я с покойным не был даже знаком, да и в аптеку его ничего никогда не поставлял.
– Он торговал контрабандной наркотикой.
– Ай-ай-ай! Это противозаконно.
– Я знаю. Вот эти жестянки нашлись в его лавке. Немецкий морфий в ампулах, без акцизных марок. Точно не твой? Ты же дрогист.
[80]
– Клянусь Торой, ваше благородие Алексей Николаевич! Все мои покупатели обязательно указываются мною в рапортах. Проверьте, да – там нет никакого Бомбеля!
– Хорошо. Как думаешь, откуда в лавке могла появиться мука?
– Мука? Много?
– Несколько золотников. Лежали на полу.
– Не имею понятия.
– Может быть, среди покупателей убитого были мукомолы или грузчики?
– Ну что вы, ваше благородие! Если русскому грузчику хочется немного повеселиться, он идет в винную лавку, а не в аптеку. Хи-хи… Если вам нужно это знать, то скажу: клиентами Мойши-Ривы была богатая молодежь, да. Учащиеся старшего класса губернской гимназии, а особенно пансионеры Дворянского института. Там, по правде говоря, сильно испорченные мальчишки, которые всю грязь, какая ни на есть в вашем городе, уже перепробовали. Да. Ищите, пожалуйста, среди них.
– Самого Бомбеля ты не знаешь, а клиенты его тебе известны. Как же так?
– То еврейская молва, ваше благородие. Хахам Алт-брегин говорил, нееман Дистиллятор намекал…
[81]
Все про всех все знают, не спрячешь.
– Ладно. Я проверю твои сведения о молодежи. А ты пошли запрос в эту свою «еврейскую молву» насчет убийства Бомбеля. Может, что вызнаешь…
– Слушаюсь, ваше благородие Алексей Николаевич!
Ягода ушел, а Лыков, поразмышляв несколько минут, отправился домой к Титусу. Тот жил на Варварке, возле дамбы. Увидев гостя, начальник стола розыска даже не удивился.
– Куда пойдем? – лаконично поинтересовался он, откладывая книгу по уголовному праву.
– В управление.
– Только что оттуда…
– Ты замки открывать умеешь?
– Я, Леха, если ты не знал, мастер взлома. Что тебе надо отпереть? Я ж для друга последний кусок съем!
– Стол Павла Афанасьевича.
– ?
– Это связано с сегодняшним убийством провизора. Благово уже знает, кто заказчик, представляешь?
– Меня это не удивляет.
– Меня тоже. Лишний раз убедился, кто я и кто – он. Обидно, Яш, – неужели Алексей Лыков такой бестолковый? Так вот: Павел Афанасьевич написал фамилию заказчика на листе бумаги и убрал к себе в стол. Сказал: догадаешься – приходи, сверим.
– Понятно. Ты не хочешь искать убийцу самостоятельно. Решил воспользоваться высшим разумом. Ай, как нехорошо!
– Неправда! У меня есть своя версия, с которой шеф не согласен. Но я буду ее разрабатывать! Еще посмотрим, кто из нас окажется прав. Осведомитель Ягода указывает определенно на Дворянский институт. Там папенькины сынки от пресыщения жизнью на все готовы. И кокаин нюхают, и публичные дома наизусть выучили; вот и грохнули несчастного провизорика.
– За что?
Алексей рассказал Яану свою гипотезу, и тот ее одобрил. Сказал только:
– Одно смущает. Что Павел Афанасьевич твою идею отмел. Он просто так ничего не выбрасывает. Но правдоподобно, правдоподобно… Ну-с, пошли делать кражу со взломом у собственного начальника!
Они пришли в управление уже в десятом часу. Дежурный, агент Девяткин, принял это как должное. Нераскрытое умышленное убийство! Ясно, что сыщики на ушах стоят. В субботу приезжает временный генерал-губернатор ярмарки граф Игнатьев. Благово из кожи вон вылезет и всех подчиненных загонит, лишь бы представить убийцу к прибытию его сиятельства. Вот Лыкову и не спится…
Алексей послал Девяткина к пожарным за чаем. Как только он ушел, Титус вынул набор служебных паспарту
[82]
и приступил к взлому. Уже через минуту верхний ящик стола был открыт. Сверху лежала знакомая четвертушка бумаги. Алексей взял ее и прочитал:
«Лыков! Не стыдно? На ширмака решил проехать?
[83]
Учишь тебя, учишь…
P. S. Нужный тебе лист лежит в нижнем ящике.
П.Б.».
Весь красный, Алексей убрал листок на место. Титус заливался бесшумным смехом.
– Ломаем дальше?
– К черту! Пошли отсюда. Мне, дураку, наука…
– Ну уж нет! Начали, так доведем до конца!
И Яан ловко открыл нижний ящик и извлек из него записку. В ней было всего два слова: «Федор Блинов».
– Как Блинов? – опешил Алексей. – Миллионщик? Ну, вот уж дудки! Ошибся на этот раз высший разум – быть того не может. В огороде бузина, а в Киеве дядька…
– Быть, Леха, может все. Если шеф сказал: Блинов, значит, Блинов. Я ему верю; осталось понять, за что мукомол приказал удавить несчастного аптекаря.
– Все равно я пойду по своей версии, – упрямился Лыков. – И записка эта только подтверждает, по крайней мере, для меня, что и Павел Афанасьевич может ошибаться.
– Уходим поскорее, пока Девяткин не вернулся, – прекратил спор Титус. – Но ты, конечно, прав, что настаиваешь на своем, а не смотришь в рот начальству. Благово именно для этого все и затеял. Ему твоя самостоятельность только в удовольствие.
Сыщики вернулись в общую комнату отделения. Лыков впал в состояние меланхолической задумчивости.
– Ты, Яш, возвращайся домой, – сказал он приятелю. – А я останусь, пороюсь в картотеке, поищу кокаинистов. Не рассказывай, пожалуйста, никому, как мы начальнику стол ломали…
Лыков просидел в отделении до утра. Спокойной работы с архивами не получилось. В половине двенадцатого пришлось выезжать в Кунавино (ножевое ранение в грудь), а в четыре – в Фабричную слободу (разбили голову кирпичом по пьянке в печально знаменитом трактире Распопова). Но, несмотря на это, к началу присутственного дня на столе у Алексея лежал список всех известных полиции «кикерщиков».
