— Вчера? Вчера был «царский день», праздновали пятнадцатилетие цесаревича… О, Боже!
Гессер, Плеве и Оржевский вскочили и одновременно принялись вырывать друг у друга «Весь Петербург за 1882 год». Через минуту тягостное молчание повисло в кабинете градоначальника. Наконец его нарушил Плеве:
— Отдаю должное вашей наблюдательности, Павел Афанасьевич. Действительно, если отнять от всех рапортов об убийствах один день, получается, как сказал генерал Грессер, «система». 2 января — день рождения великого князя Алексея Александровича, 10 апреля Владимира Александровича, 27 — младшего сына государя Георгия Александровича, 29 — великого князя Сергея Александровича и 6 мая — наследника, великого князя Николая Александровича. Но что все это значит?
— Да уж ничего хорошего! — рявкнул Оржевский. — Надо немедля доложить об этом его величеству! А через восемь дней коронация! Августейшая чета и двор уезжают в Москву сегодня вечером! Я считаю своим долгом…
— Позвольте, ваше превосходительство! — еще громче гаркнул Грессер. — Это дело относится до столичного градоначальника! Я сам считаю своим долгом лично доложить обо всем государю еще до отьезда!
Благово встал и молча отошел в сторону. Завязалась обычная чиновная свара, которые он так не любил. Из всех присутствующих Оржевский и Грессер по должности имели право всеподданнейшего доклада, и от того, кто из них первый доложит императору неприятную новость, зависело, в чьей обработке тот о ней узнает: градоначальник будет валить на министерство, а то, в свою очередь, постарается изгадить градоначальника. Победил в споре Грессер и сразу уехал в Аничков дворец, где остановился перед отьездом государь; эмвэдэшники заторопились к Чернышеву мосту доложить все министру.
В девять часов вечера этого же дня Плеве и Благово стояли навытяжку перед графом Дмитрием Андреевичем Толстым. Чуть сбоку так же тянулся во весь свой огромный рост генерал Грессер.
Министр пожевал бледными болезненными губами, посмотрел недовольно на подчиненных:
— Господа! Господин петербургский градоначальник только что сообщил мне повеление государя императора: найти и арестовать убийц беременных женщин в столице. И выяснить, что все это значит. Я имею в виду странный подбор дат всех пяти преступлений, подмеченный статским советником Благово… Данной мне властью министра поручаю исполнить настоящее повеление департаменту государственной полиции. Вице-директору Благово лично возглавить расследование; директору фон Плеве руководить его действиями и оказать всю необходимую помощь. О ходе расследования докладывать мне раз в две недели перед всеподданнейшими докладами. Учитывая, что начальник столичного сыскного управления Путилин болен и находится на излечении в Пятигорске, приказываю господину градоначальнику оказать содействие чинам министерства в исполнении ими высочайшего повеления по линии столичной полиции. За исход дела вы трое отвечаете персонально! Все свободны. Я уезжаю немедленно в Москву; жду вас, Павел Афанасьевич, через сорок минут на дебаркадере.
Грессер по-военному щелкнул каблуками, и троица покинула кабинет министра. Машина сыска завертелась, но немедленному её действию мешало одно важное обстоятельство — коронация.
Остерегаясь покушения, Александр Третий затянул с ней уже до неприличия долго. Наконец, по прошествии более чем двух лет после воцарения, выяснив у арестованных террористов, что бояться уже некого, он решился наконец появиться в Успенском соборе. Торжества должны были продлиться с 8-го по 18 мая. 8-го, в воскресенье, император со всем семейством приезжает в Москву и прямо с вокзала, по старинному романовскому обычаю, отбывает в пригородный Петровский дворец. Живет там четыре дня, никуда не выезжая и только принимая гостей. 12-го мая — первый выезд в Кремль, к Иверской, представление народу, 15-го — собственно коронация, 18-го освящение храма Христа Спасителя, после чего августейшая семья возвращается в Гатчину. На все эти дни обычная жизнь замирает, женщин на улицах Питера могут резать сколько угодно — МВД будет не до них, все оперативники уедут в Первопрестольную.
Сложнейший вопрос охраны особы государя и сохранения порядка на всех многолюдных торжествах был возложен не только на общую и дворцовую полиции. Благово имел давние крепкие связи с влиятельными московскими старообрядцами, завязавшиеся четыре года назад при расследовании в Нижнем Новгороде так называемого «дела о завещании Аввакума», Сейчас он их использовал. На масленицу вице-директор вместе с бывшим начальником императорской охраны, а ныне министром двора Воронцовым-Дашковым тайно ездил в Москву договариваться с раскольниками. Арсений Иванович и Алексей Викулович Морозовы, предводители двух наиболее влиятельных ветвей старого толка — беглопоповцев Рогожской общины и беспоповцев Поморского согласия — хорошо помнили нижегородских сыщиков. Да и с властью сотрудничать «тузы» умели всегда. Поэтому Лыков уже с конца апреля жил в Москве во главе группы из десяти агентов. Он тесно взаимодействовал с начальником рогожской секретной службы Степаном Горсткиным, сменившим на этом посту покойного Буффало. Уважение к памяти Буффало, а также пластунское прошлое сблизило двух боевитых мужчин и помогало хорошо вести дела. Лыков отвечал за все перемещения государя вне пределов Петровского дворца и Кремля, и пять тысяч(!) старообрядцев, в тайне от всех, помогали ему в этом. Коронация удалась «от и до». Не произошло никаких чрезвычайных происшествий, если не считать того, что княгиня М.А.Голицина на одном из балов потеряла исподнее…Усердию старообрядцев немало способствовал Закон от 3 мая (тотчас после подписания, с непросохшими еще чернилами императорской подписи, отправленный Лыкову секретным курьером для показа рогожцам). Он назывался «О некоторых правах гражданских и правах по отправлению духовных треб», и давал невиданные ранее свободы раскольникам невредных толков.
[26]
Прямым следствием благодарности императора стал еще один Указ от 15 мая о фактически полном разрешении старообрядства; рогожских архиереев тот час же выпустили из Суздальской монастырской тюрьмы.
Примирение нового государя со старообрядцами началось сразу же после его восхождения на престол. При взрыве на Обводном канале, помимо Александра Второго, погиб и чин его конвоя беглопоповец Малевич. Он был первым, кого разрешили публично отпеть и похоронить по староверческому обряду. А уже через четыре дня после цареубийства, 5 марта, в главном храме Рогожского кладбища были сломаны печати, открыт алтарь и состоялась массовая по численности присяга раскольников Александру Третьему.
Спокойствию на коронации немало способствовало и то, что в Петропавловке, в качестве заложников, сидело целых шесть членов Исполнительного Комитета «Народной Воли». Особое присутствие Сената уже приговорило, кого следует, к смертной казни, но исполнение приговора было сознательно отложено. Сняв с могучих плеч горностаевую порфиру, государь заменил всем им виселицу пожизненной каторгой.
