– Получи, – Енгалычев вынул из портфели бумагу за подписью Ванновского. – Но… утечек бы не желательно. Можно сделать так, чтобы твой директор не знал?
– Я открою сыскное дело по уголовной статье. Проверка агентурного сообщения. Например, подозрение в мошенничестве. Дурново подмахнёт не глядя, и тут же забудет. Его интерсуют только политические преступления и те, где замешаны громкие фамилии.
– Очень хорошо. Я пришлю к тебе Сенаторова. Помнишь его? Который застрелил Чулошникова в восемьдесят третьем, буфтчика из «Трёх Иванов».
– И чуть уха при этом не лишился? Помню молодца. Пусть приходит завтра к открытию присутствия. Где проживает твой Панюхин?
– В Коломне, на углу Могилёвской и Садовой.
– Так. До четырёх я занят, а после загляну в сыскное к Виноградову. Он мой старый должник, ещё по расследованию убийства Макова. Визиту не обрадуется, но скажет всё, что знает.
Павел Афанасьевич не ошибся. Начальник петербургской сыскной полиции Виноградов при виде редкого гостя напрягся. Он встал, положил на стол крепко сжатые кулаки и спросил, глядя в сторону:
– Что на этот раз?
– Меня интересует, нет ли у вас чего на штабс-капитана Панюхина из Военного министерства.
– И только? – недоверчиво спросил главный столичный сыщик.
– И только.
– Панюхин, Панюхин… Не помню такую фамилию. В какой части он проживает?
– В Коломенской.
– Я наведу справку и пришлю вашему превосходительству. А в чём провинился штабс?
– Так… агентурные сведения. Имеет крупные суммы, не подтверждённые законным доходом. Возможно, шулер?
– Проверим, Павел Афанасьевич! – бодро заявил Виноградов. – Наизнанку вывернем, ничего не утаим. Чайку не соблаговолите?
– Спасибо, Иван Александрович, уже пил. Так я смею надеяться?
– И очень скоро, Павел Афанасьевич. Ваши просьбы для меня закон!
– Премного обязан вашему высокородию.
К удивлению Благово, утром следующего дня сыщик приехал к нему сам. Пролез боком в кабинет, сел на краешек стула и сказал, оглянувшись на дверь:
– А нельзя ли, ваше превосходительство, чуть поподробнее… насчёт агентурных сведений?
– Что такое, Иван Александрович? Зацепка какая есть?
– Не понимаю ещё, зацепка или не зацепка, но что-то в вашем штабс-капитане не так. Мутный он. Вы уж откройте, что сможете. А то возьмут голубчика на громком деле, а мне потом градоначальник фитиль вставит. За то, что департамент его открыл, а не я.
– Иван Александрович. Вам известно, что у меня очень хорошие отношения с Военным министерством?
– У вас, Павел Афанасьевич, хорошие отношения повсюду. Умный человек сеет друзей, а глупый – врагов.
– Так вот, они подозревают Панюхина в мздоимстве. Вот, взгляните: письмо Ванновского с просьбой взять его в разработку. Дружка имеет в Интендантском управлении; вместе гуляют. А дружок отвечает за справочные цены. Понимаете, о чём речь?
[93]
– Как не понять. Золотое дно!
– Вот-вот. Чтобы самому не маячить, интендант – его фамилия Суров – выставляет в посредники заместо себя господина Панюхина. Сведения эти, как вы догадываетесь, секретные…
– Буду нем, как рыба.
– Ну, их министр и попросил нашего помочь в расследовании. Так что, градоначальник на вас в обиде быть не может – военные преступления до него не касаются.
– Успокоили, Павел Афанасьевич; спасибо, – кивнул Виноградов, внимательно, тем не менее, изучив письмо за подписью Ванновского.
– Теперь давайте о деле. Вы сказали – штабс мутный. В чём это проявляется?
– Он точно не шулер – это подозрение не подтвердилось. Сами знаете – они у нас все в осведомителях. Но деньжата имеет значительные. Сыскной надзиратель Коломенской части доложил: гудит по вечерам, как колокол. И всё в нехороших местах. Предпочитает за городом да в отдельных кабинетах.
– Много, говорите, тратит?
– Давеча балалаечникам в «Самарканде» дал «на струны» семьдесят пять рублей.
– Сколько? – изумился вице-директор. – Однако…
– Судите сами – откуда подобные суммы у такой вшивоты?
– Ясно. Это всё?
– Нет. Агент «Дарья» – это проститутка из Фонарного – сообщила, что видела в кармане у Панюхина фальшивую бороду.
– А не врёт ваша Дарья?
– У меня, Павел Афанасьевич, никто никогда не врёт. С этим строго. Враз из столицы вылетят.
– Странно. На актёра-любителя он не похож?
– Не похож. Я и говорю: что-то тут не то…
Благово поднялся:
– Спасибо, досточтимый Иван Александрович; я отмечу ваше полезное содействие в рапорте министру. Честь имею!
Когда Виноградов удалился, вице-директор вызвал надворного советника Бутцефаля. Тот заведовал в Департаменте полиции секретной неполитической агентурой и имел на связи в столице до полусотни осведомителей из всех слоёв общества. Составляя, таким образом, конкуренцию агентуре петербургского градоначальства. Бутцефаль уже получил от Благово задание проверить штабс-капитана по своим источникам.
– Ну, чем порадуете, Вильгельм Фёдорович?
– Времени больно мало дали, ваше превосходительство, – на всякий случай прибеднился надворный советник. – Но кое-что нарыли. Подозрение в шулерстве, высказанное вами давеча, не подтвердилось.
– Это я уже знаю.
– Хм… Тогда извольте то, что наверное не знаете. Панюхин большой кутила и проматывает в ресторанах огромные деньги. Недавно балалаешникам каким-то подарил…
– …Семьдесят пять рублей. И это уже знаю, Вильгельм Фёдорович. А новенькое, новенькое что-нибудь скажете?
Бутцефаль был обескуражен:
– Времени так мало дали, ваше превосходительство. Что тут успеешь? Дозвольте ещё покопаться. Человек военный, не нашей епархии…
– Хорошо, продолжайте собирать на него сведения. Доложите, уж коли зашли, что нового по вашей епархии. Чем живёт преступный мир столицы?
Надворный советник приосанился:
– Это мы сей секунд! Новости такие. Федька-Шевяк сбежал с каторги и поселился где-то в Александровской слободе. Похвалялся в кабаке, что лично дал Виноградову «лапки»
[94]
– полторы тысячи – и получил «амнистию» на год.
