– Да, – кивнул Вебер, – через переводчика. Я им
рассказал, кто приходил. В том числе и вы.
– Где оружие?
Гюнтер нахмурился. Он не впервые слышал про пистолет и не
мог скрыть своего смущения.
– Я вернул пистолет владельцу, чтобы у него не было
неприятностей, – пояснил Вебер, – Лиана мне разрешила. Никто об этом
больше не знает. И вы не говорите. Я не стал им рассказывать, что мы забрали
оружие у одного из этих парней. Он немного знал немецкий.
– Бесплатно?
– Мы дали ему тысячу долларов. Он одолжил оружие на одну
ночь.
– За такие деньги можно было купить новый пистолет, –
хмыкнул Дронго, – и сегодня вы больше нигде не были?
– Только в прокуратуре. И еще заезжали в женскую
консультацию. Я не знал, куда мы приехали, Лиана вошла в здание и я спросил у
охранника. Того самого, который немного понимает по-немецки. Он мне сказал.
Больше мы нигде не были.
– Понятно. Спасибо.
Дронго пошел к другой двери и постучал. На этот раз дверь
сразу открыли, словно его уже ждали. Он увидел Лиану. Он была в темном брючном
костюме. Волосы были аккуратно уложены.
– Это вы? – удивилась Лиана. – Что вы хотите?
– Поговорить с вами.
– Я не хочу с вами разговаривать, – она попыталась
закрыть дверь, но он поставил между косяком и дверью ногу.
– Уходите, – Лиана приоткрыла дверь, –
уходите, – повторила она, – иначе я позову Гюнтера.
– Зовите, – согласился Дронго, – и заодно
расскажите ему, зачем вы положили яд в бутылку.
– Что вы сказали? – она явно смутилась.
– Вы откроете дверь или мне уйти?
Она оглянулась, словно опасаясь, что он войдет. И все-таки
отворила дверь, впуская его в апартаменты. Он увидел разбросанные чемоданы и
вещи, которые валялись по всем комнатам. Дронго усмехнулся. Она заметила, как
он прореагировал и нахмурилась.
– Я проверю его вещи, – пояснила она, – вдруг
найду там какие-нибудь важные документы.
– Не сомневаюсь, – сказал Дронго, – только вы не
ответили на мой вопрос. Зачем вы положили яд?
– Я его не убивала, – жестко ответила Лиана, – я
его любила. И с вами я не обязана разговаривать. Вы не следователь и не
официальное лицо. Уходите. Я не буду с вами говорить.
– Хорошо. Тогда будете говорить с прокурором.
– Я ни в чем не виновата, – выкрикнула Лиана, – и
я им все рассказала. И про его дочь, которая его ненавидела. И про ее мать.
Пусть они все знают.
– Не сомневаюсь. Вы у нас правдолюб, – кивнул
Дронго, – такой честный и порядочный. Вас нужно в кино снимать, в качестве
главной героини.
– Не смейтесь, – воскликнула Лиана, – я больше не
хочу с вами разговаривать. Убирайтесь.
– Не кричите, – попросил он, – до свидания.
Он повернулся и вышел. Она со стуком захлопнула дверь. Он
подумал, что ему еще нужно будет найти охранника, который знает немного
немецкий язык. Но это уже технические детали. Возможно, завтра он действительно
расскажет Мужицкому о том, что здесь произошло. Завтра расскажет. Он спускался
вниз, размышляя над услышанным.
День пятый. Последний
К четырем часам дня в апартаментах, которые занимал Давид
Георгиевич Чхеидзе, должны были собраться все участники разыгравшейся здесь
трагедии. Дронго позвонил Мужицкому и попросил его приехать в отель.
Заместитель прокурора пробормотал что-то о презумпции невиновности, затем о
собранных доказательствах и, наконец, объявил, что приедет. В половине
четвертого заместитель прокурора появился в отеле. Через пять минут туда
приехал Дронго. Он объяснил, что сегодня закончит расследование происшедшего.
Мужицкий возразил, что все только начинается. Результаты вскрытия тела будут к
пяти часам вечера.
– Мне они уже не нужны, – пояснил Дронго и заместитель
прокурора только пожал плечами.
Они поднялись в апартаменты, где их ждали Лиана и Гюнтер. Со
вчерашнего дня здесь произошли разительные перемены. Все вещи были аккуратно
сложены, костюмы покойного снова убраны в шкафы и в чемоданы. Дронго улыбнулся,
но не стал ничего комментировать. В четыре часа приехали Ирина и ее дочь. Обе
вошли в апартаменты, держась за руки. И обе прошли к столу, далеко обходя
ковер, словно опасаясь на него наступить. На Лиану они даже не смотрели. С
Дронго не стали здороваться, только Ирина кивнула ему головой. Было заметно,
как они волнуются. Молчание в ожидании Самойлова было почти невыносимым.
Наконец в десять минут пятого появился Самойлов, который извинился за
опоздание. Все с любопытством смотрели на Дронго, ожидая его объяснений.
Мужицкий попросил подняться переводчика, молодого человека лет двадцать пяти,
который должен был переводить все разговоры для Вебера. Переводчик сел рядом с
Гюнтером, и тот невольно выпрямился, чувствуя себя очень значительным
человеком. Сидевшая рядом Лиана явно нервничала, она все время теребила пальцы
и покусывала губы.
– Давайте начнем, – предложил Мужицкий, – мы вас
слушаем, господин Дронго.
– Спасибо. Благодарю вас всех за то, что приехали
сюда, – поднялся со своего места Дронго, – а теперь я постараюсь
рассказать вам, что здесь произошло за эти дни. И не только за эти дни.
– Дело в том, что для начала мы должны вернуться на двадцать
пять лет назад, когда парень Давид Чхеидзе приехал в Москву поступать в
престижный МВТУ. В него он тогда поступил в Тбилиси и сюда попал уже без
экзаменов, на место, которое выделяли для республики. Но затем он поехал не в
Тбилиси, а по направлению в Новосибирск, посчитав, что там будет гораздо
интереснее и переспективнее. Студентам, получившим места от республик,
разрешали выбирать место работы, если они хорошо учились. Именно тогда он
познакомился с молодой дочерью известного ученого Ириной Дмитриевой. Они
полюбили друг друга, – Дронго заметил, как нахмурилась Ирина и решил
поправиться, – они нравились друг другу. И стали встречаться. Вскоре Ирина
забеременела от Давида. Но ему ничего не сказала. К тому же он случайно
допустил глупость, переспав с какой-то доступной девицей. И об этом сразу
сообщили Ирине. Она не могла его простить. Он уехал в Новосибирск. Она вышла
замуж за Викентия Миланича. Затем развелась с ним, уже родив к этому времени
очаровательную девочку, которая находится рядом с нами, – он показал на
Тамару.
– Вы еще скажите, что я прекрасный ребенок, – заметила
Тамара, но мать ее одернула.
– Трудный ребенок, так будет точнее, – заметил
Дронго, – но я продолжаю. Случившееся наложило отпечаток на судьбу
Чхеидзе. Он вернулся в Москву уже в восемьдесят четвертом. Ему подсознательно
казалось, что его отвергли именно из-за того, что он не имел никаких
переспектив, был беден, потерял к тому времени отца.
– Какая глупость, – не выдержав, громко сказала Ирина.
