— Ханс Кристиан рассказал тебе, что мы нашли ее для тебя, так ведь? И тем не менее сначала ты явился сюда.
Другой человек поднялся. И снова Харри поразился, каким большим он стал. Почти взрослым мужчиной.
— Что ты хочешь, Харри?
— Я здесь, чтобы задержать тебя, Олег.
Олег нахмурился.
— За хранение пары доз «скрипки»?
— Не за наркотики, Олег. За убийство Густо.
— Нет! — повторил он.
Но кончик шприца уже вошел глубоко в мою вену, трясущуюся от нетерпения.
— Я думал, пришел Стейн или Ибсен, — сказал я. — Не ты.
Я не видел приближения его чертовой ноги. Она попала по шприцу, который пролетел через всю гостиную и приземлился в глубине кухни, у переполненной раковины.
— На хрена, Олег, — сказал я и посмотрел на него.
Олег долго не отводил взгляда от Харри.
Он смотрел серьезно и спокойно. На самом деле он не был удивлен. Казалось, он исследует местность, пытаясь сориентироваться.
И когда Олег наконец заговорил, голос его был полон скорее любопытства, чем злости или смятения.
— Но ты же поверил мне, Харри. Когда я рассказал тебе, что это сделал другой человек в шерстяной шапке, ты мне поверил.
— Да, — ответил Харри. — Я поверил тебе. Потому что мне очень хотелось тебе верить.
— Но, Харри, — Олег говорил тихо, поглядывая в пакетик с порошком, который он успел открыть, — если ты не доверяешь своему лучшему другу, чему же ты можешь верить?
— Доказательствам, — произнес Харри и почувствовал, как набухло в горле.
— Каким еще доказательствам? Мы ведь нашли объяснения всем доказательствам, Харри. Ты и я, мы раскусили все эти доказательства.
— Другие. Новые.
— Какие же?
Харри указал на пол перед Олегом.
— Этот пистолет, «одесса», стреляет патронами того же калибра, какими был убит Густо, «малаков» девять на восемнадцать миллиметров. В любом случае баллистическая экспертиза наверняка докажет, что этот пистолет является орудием убийства, Олег. И на нем твои отпечатки пальцев. Только твои отпечатки. Если бы кто-то другой воспользовался им, а потом стер свои отпечатки, он бы стер и твои.
Олег коснулся пальцем пистолета, словно хотел удостовериться, что они говорят о нем.
— Потом шприц, — продолжал Харри. — На нем много отпечатков, возможно принадлежащих двум людям. Но на поршень, во всяком случае, давил ты. Как давят на поршень, когда вводят себе дозу. И на этом отпечатке большого пальца имеются следы пороха, Олег.
Олег коснулся пальцем использованного шприца.
— Почему эти новые доказательства свидетельствуют против меня?
— Потому что ты говорил, что пришел сюда уже под кайфом. Но следы пороха указывают на то, что ты укололся после того, как на твоих руках появились частички пороха. Это доказывает, что сначала ты застрелил Густо, а потом ширнулся. Ты был чист в момент совершения преступления, Олег. Это было предумышленное убийство.
Олег медленно кивал.
— И ты сверил мои отпечатки пальцев с пистолета и шприца с полицейскими файлами. И они уже знают, что я…
Харри покачал головой.
— Я не связывался с полицией. О том, что здесь произошло, знаю только я.
Олег сглотнул. Харри увидел движение в его горле.
— А откуда ты знаешь, что отпечатки принадлежат мне, если ты не сравнивал их с теми, что есть у полиции?
— У меня были отпечатки, с которыми я мог сравнить. Харри вынул руку из кармана пальто и положил на кухонный стол белую приставку «Геймбой».
Олег уставился на приставку. Он моргал и моргал, как будто ему что-то попало в глаз.
— Почему ты начал подозревать меня? — почти шепотом спросил он.
— Ненависть, — ответил Харри. — Старик. Рудольф Асаев. Он сказал, что мне надо следовать за ненавистью.
— Кто это?
— Это тот, кого вы называли Дубаем. Прошло немало времени, прежде чем я понял, что он говорил о своей собственной ненависти. Ненависти к тебе. Он ненавидел тебя за то, что ты убил его сына.
Олег поднял голову и равнодушно посмотрел на Харри.
— Сына?
— Да. Густо был его сыном.
Голова Олега снова поникла, он сидел на корточках и смотрел в пол.
— Если… — Он покачал головой и начал снова: — Если Дубай действительно был отцом Густо и если он так сильно меня ненавидел, почему же он сразу не убил меня в тюрьме?
— Потому что хотел, чтобы ты оставался в тюрьме. Потому что для него тюрьма была хуже смерти. Тюрьма пожирает твою душу, а смерть освобождает ее. Пребывания в тюрьме Рудольф Асаев желал тому, кого ненавидел больше всего на свете. Тебе, Олег. Конечно, он полностью контролировал все, что с тобой там происходило.
— Я этого не заметил, но понял.
— Он знал, что ты знаешь: если ты на него настучишь, тебе конец. Когда ты начал разговаривать со мной, ты стал представлять для него опасность, и ему пришлось принять решение устранить тебя. Но он не смог.
Олег закрыл глаза. Он так и сидел на корточках. Как будто ему предстоял важный забег, а сейчас им надо было просто посидеть и помолчать вместе, сосредоточиться.
За окном город исполнял свою музыку: машины, удаленный гудок парома, негромкая сирена. Этот звук представлял собой квинтэссенцию человеческой деятельности, он походил на ровный вечный шорох муравейника, монотонный, навевающий сон, безопасный, как теплое одеяло.
Не сводя глаз с Харри, Олег медленно наклонился вперед.
Харри покачал головой.
Но Олег схватил пистолет. Осторожно, как будто боялся, что тот взорвется в его руках.
Глава 43
Трульс сбежал на террасу, чтобы побыть в одиночестве.
Он немного поучаствовал в двух разговорах, глотнул шампанского, поел канапе и старался выглядеть так, словно чувствовал себя в своей тарелке. Парочка этих хорошо воспитанных людей попытались включить его в компанию. Поздоровались, спросили, кто он и чем занимается. Трульс отвечал коротко, и ему даже в голову не пришло задать аналогичные вопросы. Как будто у него не было полномочий для этого. Или как будто он боялся узнать, кто они и какие чертовски важные должности они занимают.
Улла подавала еду и напитки, улыбалась и разговаривала со всеми этими людьми, как со своими старыми знакомыми, и Трульс всего пару раз встретился с ней взглядом. И она, улыбаясь, сделала ему знак, который, как он понял, означал, что она хотела бы поговорить с ним, но обязанности хозяйки не дают ей такой возможности. Оказалось, что никто из парней, принимавших участие в строительстве террасы, прийти не смог, а ни руководители отделов, ни начальник полиции Трульса не узнали. У Трульса на какой-то миг даже появилось искушение рассказать им, что он — тот самый полицейский, который избил мальчишку до потери зрения.
