Глава 7
Полицейский Трульс Бернтсен немного поспорил с инспектором полицейского отдела аэропорта Осло. Бернтсен сказал: да, он знает, что аэропорт находится в округе Румерике и что он не имеет никакого отношения к задержанию. Но, будучи тайным агентом спецгруппы полиции, он какое-то время приглядывал за задержанным, а совсем недавно от своих источников узнал, что Турда Шульца взяли с наркотиками. Трульс продемонстрировал удостоверение, в котором было написано, что он является сотрудником полиции третьего уровня допуска, членом группы специальных операций отдела по борьбе с организованной преступностью Полицейского управления Осло. Инспектор пожал плечами и, не произнеся больше ни слова, отвел его в одну из трех камер предварительного заключения.
После того как дверь камеры захлопнулась за Трульсом, он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что коридор и две другие камеры пусты. Потом он уселся на крышку унитаза и посмотрел на мужчину, который сидел на нарах, сжимая голову руками.
— Турд Шульц?
Человек поднял голову. На нем не было пиджака, и, если бы не знаки отличия на рубашке, Бернтсен никогда бы не принял его за командира экипажа. Командир экипажа не должен так выглядеть: напуганным до смерти, бледным, с черными, расширенными от ужаса зрачками. Впрочем, большинство попавшихся впервые выглядели именно так. Бернтсену пришлось потратить немало времени, прежде чем он установил, что Турд Шульц находится в аэропорту Осло. Дальше было легко. В полицейском регистре на Турда Шульца ничего не имелось, он никогда не вступал в контакт с полицией и — в соответствии с их собственными неофициальными разведданными — не был человеком, имеющим известные полиции связи в наркосреде.
— Кто вы?
— Я здесь по поручению тех, на кого ты работаешь, Шульц, и я сейчас говорю не об авиакомпании. А об остальном не думай. Договорились?
Шульц показал на удостоверение, висящее на шее у Бернтсена.
— Вы полицейский. Вы пытаетесь меня обмануть.
— Для тебя так было бы лучше, Шульц. Тогда можно было бы пожаловаться на нарушение процедуры и твой адвокат смог бы тебя освободить. Но мы разберемся без адвоката. Хорошо?
Летчик продолжал смотреть на него расширенными зрачками, поглощавшими весь свет и каждый проблеск надежды. Трульс Бернтсен вздохнул. Он мог только надеяться, что его слова дойдут до собеседника.
— Знаешь, кто такой сжигатель? — спросил Бернтсен и продолжил, не дожидаясь ответа: — Это человек, разваливающий полицейские дела. Он заботится о том, чтобы испортить или уничтожить доказательства, чтобы во время расследования совершались ошибки, благодаря которым дело невозможно довести до суда, или чтобы следствие совершало банальные просчеты, позволяющие задержанному выйти на свободу. Ты меня понимаешь?
Шульц дважды моргнул. И медленно кивнул.
— Прекрасно, — произнес Бернтсен. — Дело обстоит так, что сейчас мы — два падающих человека, у которых всего один парашют. Я только что выпрыгнул из самолета, чтобы спасти тебя, и пока не благодари меня за это, потому что сейчас тебе необходимо на все сто процентов положиться на меня, а иначе мы оба разобьемся. Capisce?
[17]
Снова мигание. Нет, не понимает.
— Жил да был один немецкий полицейский, сжигатель. Он работал на банду косовских албанцев, которые импортировали героин балканским путем. Наркотики везли грузовиками с опийных полей Афганистана в Турцию, переправляли через бывшую Югославию в Амстердам, а оттуда албанцы доставляли их в Скандинавию. Им приходилось пересекать множество границ и платить большому количеству людей. Включая этого сжигателя. И в один прекрасный день молодого косовского албанца взяли с баком, полным опия-сырца, — пакеты были даже не упакованы, а просто брошены в бензин. Его арестовали, и в тот же день косовские албанцы связались со своим немецким сжигателем. Он пошел к молодому албанцу, объяснил, что будет его сжигателем и что надо успокоиться, потому что он решит все вопросы. Сжигатель пообещал вернуться на следующий день и рассказать, какие объяснения водитель должен дать полиции. Все, что ему надо было делать до этого, — помалкивать. Но парень был новичком, его никогда раньше не вязали. Наверное, он слышал слишком много историй о том, что значит нагнуться за мылом в тюремном душе. Во всяком случае, уже на первом допросе он раскололся, как яйцо в микроволновке, и рассказал про сжигателя в надежде получить за это награду от судьи. Вот. Чтобы получить доказательства против сжигателя, полиция установила в камере скрытый микрофон. Но сжигатель, коррумпированный полицейский, на встречу не явился. Его нашли спустя шесть месяцев. Кусочки его тела были разбросаны по тюльпанному полю. Я-то парень городской, но слышал, что это эффективное удобрение.
Бернтсен замолчал и посмотрел на командира экипажа в ожидании обычного вопроса.
Летчик выпрямился на нарах, лицо его немного порозовело, а голос стал более звонким:
— Почему, э-э, сжигатель? Не он ведь всех сдал.
— Потому что справедливости не существует, Шульц. Только необходимые решения практических проблем. Сжигатель, который должен был уничтожить доказательства, сам стал доказательством. Его разоблачили, и если бы он попал в руки полиции, то смог бы вывести следователей на косовских албанцев. Поскольку сжигатель был не албанским братом, а всего лишь платным мудаком, представлялось логичным устранить его. К тому же они знали, что расследованию этого убийства не будет уделяться слишком много внимания. С какой стати? Сжигатель уже наказан, а полиция не будет вести следствие, единственным результатом которого станет привлечение общественного внимания еще к одному случаю коррупции в рядах полиции. Согласен?
Шульц не ответил.
Бернтсен наклонился вперед. Голос его стал тише, но напряженнее:
— Я не хочу, чтобы меня нашли на тюльпанном поле, Шульц. И избежать этого мы сможем, только если будем доверять друг другу. Всего один парашют. Понятно?
Летчик покашлял:
— А как насчет косовского албанца? Ему скостили срок?
— Трудно сказать. Накануне суда он был найден висящим на стене в своей камере. Кто-то подвесил его на крючок за затылок, это точно.
Командир экипажа снова побледнел.
— Дыши, Шульц, — произнес Трульс Бернтсен.
Вот что ему больше всего нравилось в этой работе. Ощущение, что хотя бы сейчас ситуацию контролирует он.
Шульц откинулся назад, прислонил голову к стене и закрыл глаза.
— А если я сейчас откажусь от помощи и мы сделаем вид, что вас здесь не было?
— Не поможет. Твой и мой работодатель не хочет видеть тебя в суде на свидетельском месте.
— Другими словами, вы хотите сказать, что у меня нет выбора?
Бернтсен улыбнулся. И произнес свою любимую фразу:
— Выбор, Шульц, — это роскошь, которой у тебя давно нет.
