— Привет, — сказала жена Бельмана и дразняще поглядела на Харри. — Мы с папой привезли новую партию груза на прицепе. Хочешь…
— У меня болит спина, и внезапно очень захотелось домой, — пробормотал Харри, опустошил чашку и поднялся.
— Еще одно, — сказал он, когда они с Бельманом стояли на продувном ветру. — Этот визит в Онкологический центр, о котором я рассказывал…
— Да?
— Там был один парень, такой кривой сдвинутый ученый. Мартин Пран. Просто интуиция, но не мог бы ты проверить его для меня?
— Для тебя?
— Прости, старая привычка. Для полиции. Для страны. Для человечества.
— Интуиция?
— В этом деле мне в основном приходится довольствоваться ею. Если бы ты намекнул мне, до чего вы докопаетесь…
— Я подумаю над этим.
— Спасибо, Микаэль.
Харри почувствовал, как странно ему называть Бельмана по имени. Попытался вспомнить, приходилось ли ему делать это раньше. Хозяин открыл двери в дождь, и на них нахлынул холодный воздух.
— Мне жаль, что так случилось с мальчиком, — сказал Бельман.
— С которым из них?
— С обоими.
— Ммм.
— А знаешь, я ведь однажды встречался с Густо Ханссеном. Он приходил сюда.
— Сюда?
— Да. Удивительно красивый парень. Такой… — Бельман пытался подобрать слово, но сдался. — Ты в детстве был влюблен в Элвиса? Man crush,
[38]
как говорят в Америке.
— Вот как, — сказал Харри, доставая пачку сигарет. — Нет.
Он готов был поспорить, что белые пигментные пятна на лице Микаэля Бельмана озарились пламенем.
— У парня был такой тип лица. И харизма.
— Что ему было здесь надо?
— Поговорить с одним из полицейских. Ко мне на субботник приходили коллеги. Когда живешь на зарплату полицейского, большую часть работы приходится делать самому, знаешь ли.
— С кем он говорил?
— С кем? — Бельман посмотрел на Харри. То есть взгляд его был направлен на Харри, но вглядывался он во что-то очень далекое, как будто только что замеченное. — Я не помню. Эти наркоты постоянно что-то свистят на уши полицейским, чтобы заработать тысчонку на укол. Всего доброго, Харри.
Когда Харри шел по Квадратуре, было уже темно. Жилой автофургон остановился чуть дальше по улице рядом с чернокожими проститутками. Двери его открылись, и три парня, вряд ли намного старше двадцати, выпрыгнули наружу. Один снимал на камеру, как второй разговаривает с женщиной. Та помотала головой. Наверное, не хотела участвовать в групповухе, которую потом выложат в «ЮПорн». Там, откуда она приехала, тоже есть Интернет. И семья, и родственники. Может быть, они думают, что деньги, которые она им посылает, она зарабатывает официанткой. А может, и не думают, но не задают лишних вопросов. Когда Харри подошел ближе, один из парней плюнул на асфальт прямо перед женщиной и сказал пронзительным пьяным голосом:
— Cheap nigger ass.
[39]
Харри поймал усталый взгляд темнокожей путаны. Они обменялись кивками, словно увидели друг в друге что-то знакомое. Два других парня заметили Харри и выпрямились. Крупные откормленные юнцы. Щечки-яблочки, бицепсы, накачанные в фитнес-клубах, возможно, год занятий кикбоксингом или карате.
— Здравствуйте, люди добрые, — улыбнулся Харри, не снижая скорости.
Он прошел мимо и услышал, как захлопнулась дверь фургона и заревел мотор.
Из дверей бара доносилась та же мелодия, что и всегда. «Заходи таким, какой ты есть». Приглашение.
Харри снизил скорость. На мгновение.
Потом снова прибавил, прошел мимо, не глядя ни направо, ни налево.
На следующее утро Харри проснулся от звонка мобильника. Он сел в кровати, сощурился от света, бьющего в окна без занавесок, протянул руку к пиджаку, висящему на стуле, порылся в карманах и нашел телефон.
— Говорите.
— Это Ракель. — Она задыхалась от возбуждения. — Они выпустили Олега. Он свободен, Харри!
Глава 25
Харри стоял в лучах утреннего солнца в гостиничном номере без занавесок на окне. Если не считать телефона, прикрывавшего его правое ухо, он был голым. В окне напротив через двор сидела женщина и смотрела на него сонными глазами, свесив голову набок и медленно пережевывая бутерброд.
— Ханс Кристиан узнал это четверть часа назад, когда пришел на работу, — вещала Ракель в телефоне. — Другой человек сознался в убийстве Густо. Ну разве это не замечательно, Харри?
«Да, — подумал Харри. — Это замечательно. Звучит как „в это невозможно поверить“».
— А кто сознался?
— Некий Крис Редди, он же Адидас. Из наркоманской среды. Он застрелил Густо, потому что задолжал ему денег за амфетамин.
— Где сейчас Олег?
— Мы не знаем. Мы вообще только что обо всем узнали.
— Подумай, Ракель! Где он может быть? — Голос Харри прозвучал суровее, чем ему хотелось бы.
— Что… что происходит?
— Признание, вот что происходит, Ракель.
— А что с ним не так?
— Ты что, не понимаешь? Признание сфабриковано!
— Нет-нет. Ханс Кристиан говорит, что оно очень детальное и достоверное. Они ведь поэтому уже выпустили Олега.
— Этот Адидас утверждает, что застрелил Густо, потому что задолжал ему. То есть он хладнокровный циничный убийца. Но затем у него начинаются угрызения совести и он просто сознается в содеянном?
— Но когда он увидел, что могут осудить невинного человека…
— Забудь! В голове у отчаявшегося наркомана только одно — наркотик. В ней нет места угрызениям совести, поверь мне. Этот Адидас — наркоман, у которого нет денег, который за приличное вознаграждение с радостью сознается в убийстве и откажется от своих показаний, как только главный подозреваемый выйдет на свободу. Ты разве не видишь, какой сценарий здесь разворачивается? Когда кошка понимает, что не может подобраться к птичке в клетке…
— Прекрати! — закричала Ракель, захлебываясь слезами.
Но Харри не прекратил:
— …ей приходится освободить птичку из клетки.
Он слышал, как она рыдает. Знал, что произнес вслух то, о чем она отчасти сама догадывалась, но не находила в себе сил додумать до конца.
— Ты не мог бы меня успокоить, Харри?
Он не ответил.
— Я больше не буду бояться, — прошептала она.
