— Хорошо, у тебя были завязаны глаза, но расскажи, что ты помнишь о поездке в это место и обратно. Все звуки. Например, когда вы вышли из машины, ты слышал поезд или трамвай?
— Нет. Но когда мы приехали, шел дождь, и я почти ничего, кроме него, не слышал.
— Сильный дождь, моросящий дождь?
— Моросящий. Я едва почувствовал его, когда мы вышли из машины, но я его услышал.
— Хорошо. Когда моросящий дождь издает много звуков, возможно, капли его падают на лиственные деревья?
— Возможно.
— А что было у тебя под ногами, когда ты шел к двери? Асфальт? Каменные плиты? Трава?
— Гравий. Кажется. Да, он скрипел. По этим звукам я узнавал, где идет Петр, он крупный, и у него под ногами скрипело сильнее.
— Хорошо. Перед дверью была лестница?
— Да.
— Сколько ступенек?
Олег застонал.
— Хорошо, — произнес Харри. — Когда ты стоял у двери, дождь еще шел?
— Да, конечно.
— Я имею в виду, он по-прежнему падал тебе на голову?
— Да.
— Значит, над крыльцом не было козырька.
— Ты что, будешь искать дома без козырька над крыльцом по всему Осло?
— Ну, разные районы Осло застраивались в разные периоды времени, а у каждого из этих периодов есть характерные черты.
— И в какой период была построена деревянная вилла с садом, гравиевой дорожкой, ступеньками перед входной дверью без козырька и без трамвайного движения поблизости?
— Ты говоришь прямо как начальник криминальной полиции.
В ответ Харри вопреки ожиданию не получил ни улыбки, ни смеха.
— Когда вы уезжали оттуда, ты обратил внимание еще на какие-нибудь звуки?
— Например?
— Например, жужжание светофора, у которого вы остановились.
— Нет, ничего такого. Но была музыка.
— В записи или живая?
— Думаю, живая. Тарелки слышались отчетливо. А звук гитар как будто уносило ветром.
— Похоже на живую. Хорошо, что запомнил.
— Я запомнил только потому, что играли одну из твоих песен.
— Моих песен?
— С одного из твоих дисков. Я запомнил, потому что Густо сказал, что это ненастоящая жизнь, а я подумал, что он сказал это бессознательно, услышав только что пропетые слова.
— Какие слова?
— Что-то про сон, не помню. Но диск с этой песней ты слушал постоянно.
— Давай, Олег, это важно.
Олег посмотрел на Харри. Ноги его перестали трястись. Он закрыл глаза и стал тихонько напевать:
— «Это просто мечта Ослимса…» — Он снова открыл глаза, лицо его раскраснелось. — Что-то в этом духе.
Харри тоже стал напевать. И покачал головой.
— Извини, — сказал Олег. — Я не уверен, да и слышал я это всего несколько секунд.
— Ничего, — сказал Харри и положил руку на плечо мальчишке. — Расскажи лучше, что произошло в Алнабру.
Нога Олега снова начала раскачиваться. Он сделал два глубоких вдоха, два вдоха животом, как его научили делать, стоя у стартовой черты, перед тем как согнуться в стартовой позе. А потом рассказал.
После этого Харри долго сидел, потирая шею.
— То есть вы насмерть засверлили человека?
— Не мы. А полицейский.
— Имени которого ты не знаешь. И не знаешь, где он работает.
— Нет, Густо и он были очень осторожны с этим. Густо сказал, будет лучше, если я ничего не узнаю.
— И вы понятия не имеете, куда делся труп?
— Нет. Ты меня сдашь?
— Нет.
Харри вынул пачку и вытряхнул из нее сигарету.
— Угостишь? — спросил Олег.
— Прости, дружок. Опасно для здоровья.
— Но…
— При одном условии. Ты позволишь Хансу Кристиану спрятать тебя и оставишь поиски Ирены мне.
Олег смотрел на многоквартирные жилые дома на возвышенности за стадионом. С балконов еще свисали ящики с цветами. Харри изучал его профиль. Адамово яблоко ходило вверх и вниз по тонкой шее.
— Договорились, — сдался Олег.
— Хорошо.
Харри протянул ему сигарету и дал прикурить им обоим.
— Теперь я понимаю, зачем тебе этот железный палец, — сказал Олег. — Для курения.
— Ага, — ответил Харри, зажав сигарету между титановым протезом и средним пальцем, набирая номер телефона Ракели.
Ему не пришлось спрашивать номер Ханса Кристиана, поскольку тот уже находился у нее дома. Адвокат пообещал приехать немедленно. Олег съежился, как будто внезапно похолодало.
— А где он спрячет меня?
— Этого я не знаю и не узнаю.
— Почему?
— У меня очень чувствительные яички. Они начинают говорить без остановки, как только рядом прозвучат слова «автомобильный аккумулятор».
Олег засмеялся. Это было недолго, но он смеялся.
— Не верю. Ты бы позволил им забрать твою жизнь, не произнеся ни слова.
Харри посмотрел на мальчика. Он готов был выдумывать полусмешные шутки весь остаток дня, только чтобы видеть проблески улыбки на его лице.
— Ты всегда слишком хорошо обо мне думал, Олег. Слишком хорошо. А мне всегда хотелось быть в твоих глазах лучше, чем я есть на самом деле.
Олег опустил глаза на свои руки.
— Разве не все мальчики считают своих отцов героями?
— Может быть. И я не хотел показаться предателем, человеком, который уходит. Но все случилось так, как случилось. Я хочу сказать, что, хотя я и не смог быть рядом с тобой, это не означает, что для меня это неважно. У нас не получается жить той жизнью, какой мы хотели бы жить. Мы пленники… вещей. Того, кто мы есть.
Олег поднял голову:
— Пленники наркоты и дерьма.
— И этого тоже.
Они одновременно затянулись. Посмотрели на дым, поднимающийся размытыми фигурами в широко распахнутое голубое небо. Харри знал, что никотин не сможет подавить наркотическое голодание мальчика, но хотя бы отвлечет на несколько минут.
— Слушай.
— Да?
— Почему ты не вернулся?
Перед тем как ответить, Харри затянулся еще раз.
— Твоя мать посчитала, что я недостаточно хорош для вас. И она была права.
Харри продолжал курить, глядя прямо перед собой. Знал, что Олег не хочет, чтобы сейчас он смотрел на него. Восемнадцатилетним мальчишкам не нравится, когда на них смотрят, если они плачут. Не стоит обнимать его за плечи и что-то говорить. Надо просто быть рядом. Никуда не уходить. Просто вместе думать о предстоящем забеге.
