Харри засунул телефон в карман. На паспортном контроле очереди не было. Он открыл паспорт, и пограничник сверил его с посадочным талоном. Посмотрел на Харри.
— Шрам появился после того, как была сделана фотография на паспорт, — пояснил Харри.
Пограничник еще раз взглянул на него.
— Сделайте новую фотографию, Нюбакк, — сказал он, возвращая Харри документы.
Кивнул следующему в очереди, приглашая пройти на контроль.
Харри был свободен. Спасен. Перед ним лежала совершенно новая жизнь.
У стойки перед выходом на посадку еще стояло пятеро опаздывающих.
Харри посмотрел на свой посадочный. Бизнес-класс. Он никогда не летал другим классом, кроме экономического, даже когда путешествовал по поручению Хермана Клюйта. У Стига Нюбакка дела шли хорошо. У Дубая дела шли хорошо. Всегда шли хорошо. Идут хорошо. Сейчас, сегодня вечером, в этот момент, трясущаяся изможденная стая стоит и ждет, когда парень в футболке «Арсенала» скажет им «пошли».
В очереди на посадку осталось два человека.
Блиндернвейен, 74.
«Я поеду с тобой». Харри прикрыл глаза, чтобы снова услышать голос Ракели. И он зазвучал: «Ты полицейский? Кем ты стал? Роботом, рабом муравейника и мыслей, придуманных другими?»
Этим он стал?
Подошла его очередь. Дама за стойкой ободряюще посмотрела на Харри.
Нет, он не был рабом.
Он протянул ей посадочный.
Пошел. Двинулся вниз по длинному коридору ко входу в самолет. В окно увидел огни заходящего на посадку самолета, который летел со стороны дома Турда Шульца.
Блиндернвейен, 74.
Кровь Микаэля Бельмана под ногтем Густо.
Черт, черт!
Харри поднялся на борт, нашел свое место и погрузился в кожаное кресло. Господи, как мягко. Он нажал кнопку, и кресло стало откидываться назад, назад, назад, пока Харри не оказался в горизонтальном положении. Он снова закрыл глаза, хотелось спать. Спать. До тех пор, пока в один прекрасный день он не проснется другим человеком совсем в другом месте. Он искал ее голос. Но вместо этого услышал другой: «Я ношу пасторский воротничок, а ты — фальшивую звезду шерифа. Насколько непоколебимо твое евангелие?»
Кровь Бельмана. «…В Эстфолде, так что он никак не мог успеть…»
Все сходится.
Харри почувствовал, как ему на руку легла чья-то ладонь, и открыл глаза.
Стюардесса с высокими тайскими скулами кивала и улыбалась, глядя на него сверху вниз:
— I'm sorry, sir, but you must raise your seat to an upright position before take-off.
[48]
Вертикальное положение.
Харри вздохнул и свесил ноги с кресла. Достал мобильный телефон. Посмотрел журнал регистрации вызовов.
— Sir, you have to turn off…
[49]
Харри поднял руку и нажал клавишу «Перезвонить».
— Я думал, мы договорились больше никогда не разговаривать, — произнес Клаус Туркильсен.
— Где именно в Эстфолде?
— Что-что?
— Я о Бельмане. В каком месте Эстфолда находился Бельман, когда убили Густо?
— В Рюгге, недалеко от Мосса.
Харри засунул телефон в карман и поднялся.
— Sir, the seat belt sign…
[50]
— Sorry, — сказал Харри. — This is not my flight.
[51]
— I'm sure it is, we have checked passenger numbers and…
[52]
Харри помчался в хвост самолета. Он слышал, как стюардесса бежит за ним:
— Sir, we have already shut…
[53]
— Then open it.
[54]
Подошел старший стюард:
— Sir, I'm afraid the rules don't allow us to open…
[55]
— I'm out of pills,
[56]
— сказал Харри, роясь в кармане пиджака. Отыскав пустую баночку от лекарства с наклейкой «Зестрил», он сунул ее под нос старшему стюарду. — I'm mister Nybakk, see? Do you want a heart attack on board when we are over… let's say Afghanistan?
[57]
После одиннадцати часов вечера скоростной поезд, следовавший из аэропорта в Осло, был почти пуст. Харри с отсутствующим видом смотрел текстовые новости на экране, висящем под потолком в передней части вагона. У него был план, план новой жизни. А теперь за двадцать минут ему предстояло придумать новый. Идиотизм какой-то. Сейчас он мог бы сидеть в самолете, следующем в Бангкок. Но все дело было именно в том, что как раз сейчас он не мог сидеть в самолете, следующем в Бангкок. Просто-напросто был неспособен, это был его дефект, его уродство, его хромота — он никогда не умел плюнуть, забыть, скрыться. Он мог пить, но он трезвел. Мог уехать в Гонконг, но возвращался. Он был, вне всякого сомнения, дефективным человеком. А действие таблеток начинало сходить на нет, и ему нужно было принять еще, от боли его мутило.
Взгляд Харри был прикован к заголовкам о квартальных результатах и спортивных достижениях, когда ему в голову пришла мысль: а что, если сейчас он именно это и делает? Скрывается. Уклоняется.
Нет. На этот раз все иначе. Он изменил дату вылета на завтра, чтобы попасть на тот же вечерний рейс, на котором должна была лететь Ракель. Он даже зарезервировал для нее место рядом с собой в бизнес-классе и доплатил за ее билет, чтобы повысить ей класс обслуживания. Он подумывал, не проинформировать ли ее о том, что он собирается сделать, но не знал, как она отнесется к таким новостям. К тому, что Харри не изменился. Что глупость по-прежнему является движущей силой его поступков. Что ничего не будет по-другому. Но когда они будут сидеть рядом и сила ускорения вдавит их в спинки сидений, а потом самолет взлетит и они ощутят легкость и необратимость происходящего, она наконец поймет, что все старое осталось позади, под ними, и что их путешествие только-только началось.
