Проспав двенадцать часов подряд и проснувшись, она хотела только одного — заснуть опять.
Ее положили в закрытое психиатрическое отделение больницы в Худдинге.
Здесь она отдохнет, ее никто не будет трогать, ей помогут справиться с депрессией и страхами. Помогут справиться с самой собой.
— Ваш муж говорит, что в последнее время вы испытывали сильнейший стресс и напряженно работали несколько месяцев, — сказал один из двух психиатров, сидевших у ее постели. У обоих по блокноту, каждый что-то записывает.
Фрэнси кивнула, надеясь, что они уйдут и дадут ей заснуть.
— Учитывая попытку самоубийства, должен сказать, что ваша депрессия приняла характер острой…
«Попытку самоубийства? Нет, я не пыталась», — подумала Фрэнси, но сил спорить у нее не было.
— …и поскольку вы и так принимаете много лекарств, мы хотим спросить — не согласитесь ли вы попробовать лечение электричеством?
Фрэнси пожала плечами. Пусть лечат. Все что угодно, лишь бы они ушли и дали ей поспать.
И она спала дни, ночи. Иногда, сидя в столовой, пыталась есть, но аппетита не было. Строго по часам принимала лекарства, успокоительные и антидепрессанты. Три раза с трехдневным перерывом ей делали наркоз и электростимуляцию. После этого она почувствовала растерянность и сумбур в голове — и не могла понять, стало ей лучше или хуже. Врачи объяснили, что у разных пациентов эффект бывает разный. Некоторым лучше становится сразу, другим — через некоторое время.
Каждый день ее навещали Юсеф и Грейс, приносили газеты, цветы, шоколад или фрукты. Еще принесли плеер, на который закачали кучу классической музыки.
Кристина прислала цветы и открытку: «Поправляйся!»
Пер приезжал один, и еще раз — вместе с Адрианом.
Даже Бэлль, похоже, чувствовала, что с мамой что-то не так, потому что вела себя тише обычного, словно понимала, что Фрэнси нельзя беспокоить.
Адриан наблюдал за отцом и матерью и надялся, что у них налаживаются отношения. Ему казалось, что он видит протянувшуюся между родителями тоненькую ниточку прощения. Мама позволяла папе обнимать себя немного дольше, чем раньше. Когда они приехали домой, куда опять перебрался Пер (временно или насовсем?), Адриан залез в кровать, сложил руки и стал просить Бога: пусть Он сделает так, чтобы родители опять полюбили друг друга, у мамы появилась обычная работа и чтобы вернулась Тея и ей бы нашли лучших в мире приемных родителей, чтобы она стала учиться в его школе и они бы каждый день играли вместе. Он молился о том, чтобы все было хорошо у Наташи, хотя, конечно, им с папой не надо было этого делать, и чтобы папа больше никогда ничего такого не делал, только с мамой. Адриан просил Господа и о том, чтобы мама и тетя Кристина радовались, когда встречались, просил, чтобы вышел сиквел фильма «Гладиатор», а также продолжение «Матрицы», «Властелина колец», «Рони, дочери разбойника» и, наконец, чтобы вышла еще серия книг вроде «Гарри Поттера», но чтобы герой в них был постарше.
— Аминь, — закончил Адриан и даже перекрестился на всякий случай.
После чего пошел на кухню.
Папа собирался жарить оладьи. У стола, который стал меньше и уютнее, потому что его сложили вдвое, сидели Пенс с Бэлль.
Бэлль уже испачкала едой и себя, и всех окружающих, но от этого было только веселее.
Как Адриан ее любит, он будет всегда защищать сестру и никогда не предаст!
Он вытер клубничное варенье с ее лба и улыбнулся ей так же лучезарно, как она ему.
На улице было еще светло, и после ужина они вышли на веранду пить кофе и сок с булочками, которые испек Йенс. Угостили и двух охранников из Фирмы. Никакой личной неприязни Адриан к ним не испытывал, но тайно надеялся, что их скоро уволят.
Проведя в психиатрическом отделении две недели, Фрэнси перестала спать круглые сутки и уже выходила в холл. Там почти все время сидели два других пациента, читали газеты либо смотрели телевизор, который работал с раннего утра до ужина. После семи его отключали, потому что людям с душевным расстройством вредно смотреть новости и мыльные оперы. Не то чтобы Фрэнси так уж хотелось пялиться в глупый ящик, просто нужно было как-то выбираться из бездонной дыры, в которую она угодила.
Именно бездонной.
Она ничего не видела, кроме бездонного мрака.
Вот старичок в кресле-каталке почти все время плачет, не поднимая головы. Вот женщина, которая постоянно ходит в курительную комнату, где заодно пьет кофе, и это ее так взвинчивает, что она теряет над собой контроль, получает положенный укол успокоительного и не встает уже до вечера. Другая женщина не может вспомнить, что было минуту назад, не знает, поела она или нет и сколько уже здесь лежит. Ей поставили все возможные диагнозы, и теперь ею могла заниматься любая область психиатрии, но никто не мог ей помочь. А те, кого привозили после попытки самоубийства? Пару часов они были в хорошем настроении, а потом у них снова начинались тоска и апатия.
«Я слишком здорова, чтобы здесь оставаться», — думала Фрэнси. Таблетки и ванна, в которой она чуть не утонула, — этого мало, чтобы считаться попыткой наложить на себя руки. Нет, она не так уж больна и слаба.
И она снова уходила к себе в палату, лежала, переживала чужие печали. Ей пришло в голову, что, наверное, Фирму надо закрыть, а вместо нее открыть больницу для душевнобольных. Денег хватит, а спецалистов она найдет. К тому же у нее теперь есть собственный ценный опыт психического расстройства. Она могла бы консультироваться с доктором Лундином или даже сделать его главврачом.
Ему, кстати, позвонили и сообщили о состоянии Фрэнси. Доктор прислал ей длинную эсэмэску, в которой написал, что очень за нее беспокоится и, когда ее выпишут, ждет ее для более регулярных бесед и лечения.
Кроме него, родных и Крошки Мари, ни одна живая душа не знала, что Фрэнси в больнице, и все решили, что никому ничего и не надо рассказывать. Крошка Мари по-прежнему вела дела Фирмы. Сидеть в кабинете Фрэнси в казино было очень приятно. Руки у нее были совершенно развязаны, если речь только не шла о каком-то суперважном решении. Она могла вскрывать почту, имеющую отношение к делам Фирмы, но личные письма Фрэнси читала сама. Оплату счетов Крошка Мари собиралась поручить кому-то из своих юных учениц.
— Попытайся выбить побольше денег у Петроса и остальных, мы слишком долго их жалели и не доили как следует, — поручила ей Фрэнси. — Кристине придется пока обойтись только десятью процентами отмытых денег.
Крошка Мари кивнула и записала. Фрэнси закрыла глаза, она так устала, что еле боролась со сном.
— Ты, естественно, получишь компенсацию за повышенную ответственность, — добавила она. — А если кто-то будет спрашивать, куда я подевалась, то можешь что-нибудь соврать про отпуск с детьми.
При мысли о детях Фрэнси сразу же заплакала. Крошка Мари не знала, что делать, она еще не видела, чтобы Фрэнси так плакала. Это был другой плач.
