— Вы не имеете права говорить мне подобные вещи.
— Смотреть на их ноги и руки? Прикасаться к их коже?
— Зачем вы все это мне говорите?
— Вам не хочется прикасаться к ним? Раздевать их? Видеть их голыми?
— Нет, нет, только не это.
— Вам не хочется ощущать их руки на своем теле? Вам не хочется, чтобы они к вам прикасались?
— Замолчите! — закричал мужчина и попытался встать.
Он сделал слишком резкое движение, застонал и закусил губы. Очевидно, у него заболела раненая рука.
— Но ведь в этом нет ничего странного. Более того, это совершенно нормально. У меня тоже мелькают в голове похожие мысли, когда я вижу женщин определенного типа.
Мужчина смотрел на него.
— Значит, вы утверждаете, что я ненормальный?
Мартин Бек не ответил.
— Вы хотите сказать, что я ненормальный, потому что во мне есть немного стыда?
Молчание.
— Я имею право жить своей собственной жизнью.
— Конечно, но вы не имеете права отнимать ее у других. Сегодня вечером я видел собственными глазами, как вы едва не убили женщину.
— Вы ничего не видели. Я ничего не сделал.
— Я никогда не говорю того, чего не знаю наверняка. Вы пытались ее убить. Если бы мы не пришли вовремя, на вашей совести была бы сейчас человеческая жизнь. Вы были бы убийцей.
Он странно отреагировал. Долго шевелил губами и наконец прошептал, почти беззвучно:
— Она это заслужила. В этом была ее вина, а не моя.
— Как вы сказали? Извините, но я вас не понял.
Тишина.
— Пожалуйста, повторите то, что вы только что сказали.
Мужчина упорно молчал, глядя в пол. Наконец Мартин Бек сказал:
— Вы мне лжете.
Мужчина покачал головой.
— Вы утверждаете, что покупаете только журналы о спорте и рыбной ловле. Но в то же самое время покупаете также журналы с фотографиями голых женщин.
— Это неправда.
— Вы забываете, что я никогда не обманываю.
Тихо.
— Дома, в печи, у вас лежит сотня таких журналов.
Он отреагировал очень быстро:
— Откуда вы знаете?
— Наши люди сейчас делают у вас обыск. В печи они нашли эти журналы. Они нашли и много других вещей, например, темные очки, которые принадлежали Розанне Макгроу.
— Вы ворвались ко мне в квартиру, суете нос в мою личную жизнь. Зачем все это?
Через несколько секунд он повторил свой вопрос. Потом добавил:
— Я не хочу с вами разговаривать. Вы отвратительны.
— Но послушайте, смотреть на фотографии не запрещено, — сказал Мартин Бек. — Вовсе нет. В этом нет ничего плохого. Женщины в этих журналах выглядят точно так же, как и все другие женщины. Особей разницы между ними нет. Если бы на этих фотографиях была Розанна Макгроу, Соня Хансон или Сив Линдберг…
— Замолчите! — закричал мужчина. — Вы не смеете так говорить! Вы не смеете упоминать это имя!
— Почему же? Что бы вы сделали, если бы я вам сказал, что в одном из таких журналов были фотографии Сив Линдберг?
— Ты лжешь, негодяй!
— Вспомните, что я вам говорил. Что бы вы сделали?
— Я бы покарал… я бы убил и вас за то, что вы это сказали…
— Меня вы убить не можете. Что бы вы сделали с той женщиной, как же ее зовут… ах, да, Сив…
— Я бы покарал ее… я бы ее…
— Да, я слушаю.
Мужчина сжимал и разжимал кулаки.
— Да, я бы это сделал, — сказал он.
— Убили ее?
— Да.
— Почему?
Тишина.
— Вы не смеете говорить о таких вещах, — сказал мужчина. По его левой щеке стекала слеза.
— Вы испортили много журнальных фотографий, — тихо сказал Мартин Бек. — Вы прокалывали их ножом. Зачем вы это делали?
— В моей собственной квартире… вы были в моей квартире… следили и вынюхивали…
— Зачем вы прокалывали эти фотографии?
Мужчина нервно огляделся по сторонам.
— Зачем все это? — прошептал он. — Как человеку жить, если каждый…
— Зачем вы прокалывали эти фотографии? — громко спросил Мартин Бек.
— Какое вам дело до этого, — истерически завыл мужчина. — Вы негодяй… Свинья…
— Зачем?
— Я бы покарал… вас бы тоже покарал.
Две минуты тишины. Мартин Бек мягко произнес:
— Вы убили ту женщину на пароходе. Вы этого не помните, но я помогу вам вспомнить. Каюта была маленькая, узкая, света мало… Пароход как раз плыл по какому-то озеру, так?
— По озеру Бурен.
— А вы были у нее в каюте и там ее раздевали.
— Нет. Она сама начала раздеваться. Хотела осквернить меня своей греховностью. Она была гнусная.
— Вы покарали ее? — мягки спросил Мартин Бек.
— Да. Я покарал ее. Разве вы не понимаете? Я вынужден был ее покарать, она была развратной и бесстыдной.
— Как вы ее покарали? Вы убили ее, да?
— Она заслужила смерть. Иначе она осквернила бы и меня. Она выставляла свое бесстыдство на обозрение. Неужели вы не понимаете, — вдруг завыл он, — что я вынужден был ее убить? Я должен был убить ее греховное тело.
— Вы не боялись, что вас кто-нибудь увидит в иллюминатор?
— Там не было никакого иллюминатора. Я не испытывал страха. Знал, что поступаю правильно. Она сама виновата. Она заслужила это.
— Вы убили ее. Что вы делали потом?
Мужчина скрючился на стуле и начал бормотать:
— Перестаньте меня мучить. Почему вы все время об этом говорите? Я уже ничего не помню.
— Вы вышли из каюты, когда она была мертва?
Мартин Бек говорил мягко, успокаивающим голосом.
— Нет. Да. Не знаю, не помню.
— Она лежала на койке голая, да? И вы ее убили. Вы остались в каюте?
— Нет. Я ушел. Не знаю.
— Где именно на пароходе находилась ее каюта?
— Не помню.
— Под палубой?
— Нет, на корме.
— Что вы сделали с той женщиной, когда она была мертва?
— Перестаньте меня наконец расспрашивать об этом, — сказал он плаксиво, как малое дитя. — Я ни в чем не виноват. Она сама виновата.
— Я знаю, что вы ее убили, вы сами только что об этом сказали. Что вы с ней сделали потом? — мягко спросил Мартин Бек.
