Рея поскребла в затылке.
— Ты прав. Пожалуй, она и впрямь не примет помощь, которая отдает благотворительностью. И в бюро социального обеспечения по доброй воле не пойдет. Может, попытается работу искать, так ведь не найдет.
Мартин Бек поежился и впервые за много лет высказал суждение, которое можно было назвать политическим:
— Мы явно нуждаемся в помощи. Кто нам ее окажет? Уж не он ли — тот, что на плакате?
— Все, у меня туман в голове, — произнесла Рея. — Одно мне ясно: Ребекке Линд не суждено стать сколько-нибудь заметным членом общества благоденствия.
Сказала и тут же уснула, не подозревая, как ошибалась.
Мартин Бек вышел на кухню, вымыл и убрал посуду. Между тем Рея явно проснулась, потому что в комнате заговорил телевизор. Дома у себя она не завела телевизора, вероятно, из-за детей, но у него иногда смотрела какую-нибудь программу. Мартин Бек услышал, как она что-то крикнула, и вернулся в комнату.
— Экстренное сообщение, — объяснила Рея.
Начало он пропустил, но и без того было ясно, о чем идет речь.
Диктор говорил сурово и торжественно.
— …покушение состоялось недалеко от дворца. Мощный заряд взорвался под мостовой в ту самую минуту, когда в этом месте проезжал кортеж. Президент и другие лица, сидевшие в бронированной машине, были убиты на месте, тела их сильно искалечены. Машину забросило на близлежащее здание. Имеются и другие жертвы, в основном охранники, но есть среди них и гражданские лица. По данным городского полицеймейстера погибло шестнадцать человек, но окончательная цифра может оказаться значительно выше. Он подчеркивает также, что никогда еще в стране не принимались столь основательные меры безопасности по случаю официального визита. Сразу после покушения некая радиостанция сообщила на французском языке, что ответственность за взрыв взяла на себя международная террористическая группа БРЕН.
Диктор взял телефонную трубку и прислушался. Потом продолжал:
— Только что через спутник получены кадры, заснятые американской телевизионной компанией в связи с этим официальным визитом, который окончился так трагически.
Не говоря уже о плохом качестве, кадры сами по себе были настолько отвратительными, что их вообще не следовало показывать.
Сначала они увидели прибытие самолета, потом самого президента, который довольно вяло помахал встречающим. Гость без особого интереса обозрел почетный караул и поздоровался с хозяевами, изображая улыбку. После этого показали кортеж. Охрана производила весьма надежное впечатление. Дальше последовало самое главное. Оператору телевидения явно повезло. Окажись он на полсотни метров ближе, вряд ли остался бы жив. С другой стороны, будь он на полсотни метров дальше, не снял бы такие кадры. Все произошло мгновенно. На экране возник огромный столб огня, высоко в воздух взлетели машины, животные, люди. Растерзанные тела пропали в облаке дыма, напоминающем атомный гриб. Затем последовала панорама окружающей территории. Красивый вид: фонтан, широкая улица в обрамлении пальм. И омерзительный завершающий кадр: половина лошади билась в судорогах подле груды металла, которая, вероятно, была машиной, и бесформенного обрубка, который только что был живым человеком.
Репортер комментировал взахлеб, и в голосе его звучало упоение, которое так типично для американских журналистов. Казалось, перед его восхищенным взором только что наступил конец света.
— Жуть. — Рея уткнулась лицом в спинку кресла. — В каком ужасном мире мы живем.
Но Мартина Бека ждала еще одна тягостная новость. На экране снова появился диктор:
— Поступило сообщение, что на месте происшествия находился специальный наблюдатель шведской полиции, инспектор уголовного розыска из стокгольмского отдела насильственных преступлений, Гюнвальд Ларссон.
Экран заполнила фотография Гюнвальда Ларссона. У него был туповатый вид, и фамилию, как всегда, переврали. Диктор продолжал:
— К сожалению, нам не удалось получить сведений о судьбе инспектора Ларссона. А теперь слушайте текущие новости.
— Черт, — сказал Мартин Бек. — Что за дьявольщина.
— Ты что это? — спросила Рея.
— Да я насчет Гюнвальда. Всегда-то он в самом пекле оказывается.
— Я думала, он тебе не по душе.
— В том-то и дело, что по душе. Хоть я и не говорил об этом вслух.
— Не надо таить свои мысли, — сказала Рея. — Давай-ка ляжем спать.
Двадцать минут спустя он крепко спал, положив голову на ее плечо.
Плечо скоро онемело, за ним и рука. Но она не двигалась. Лежала в темноте и лелеяла свою нежность к нему.
V
Последняя ночная электричка из Стокгольма остановилась в Рутебру. Из нее вышел один-единственный пассажир; он был одет в темно-синий джинсовый костюм и черные кеды.
Быстро пройдя вдоль перрона, он спустился по лестнице, но, как только осталась позади ярко освещенная территория станции, замедлил шаг и не торопясь двинулся через старую часть дачного поселка, мимо штакетников, низких каменных стен и аккуратно подстриженных живых изгородей, за которыми цвели сады. Воздух был тихий, прохладный, насыщенный благоуханием.
Было самое темное время суток, но до летнего солнцестояния оставалось всего две недели, и июньское небо простерлось серо-голубым куполом над одиноким пешеходом.
Дачи по бокам безмолвно смотрели темными окнами, и единственным звуком были его собственные мягкие шаги по тротуару.
В поезде он нервничал, волновался, теперь же совершенно успокоился, сбросил напряжение.
Вспомнилось стихотворение Эльмера Диктониуса, и он забормотал в такт шагам:
~Осторожно ступай,
Но шагов не считай,
~Страх убивает шаги.
Он и сам иногда пробовал сочинять, но без особого успеха, зато охотно читал стихи и знал наизусть многие произведения любимых поэтов.
Пальцы его правой руки сжимали конец железного прута полуметровой длины, засунутого в рукав джинсовой куртки.
Миновав улицу Хольмбудавеген и очутившись среди стандартных домов, он пошел еще осторожнее, озираясь по сторонам. До сих пор ему никто не встретился, и он надеялся, что на коротком отрезке, оставшемся до цели, фортуна ему не изменит.
Здесь его легче могли заметить: сады располагались за строениями, а цветы и кусты на узкой полоске земли, отделяющей фасады от тротуаров, были слишком низкими, чтобы скрывать прохожего.
С одной стороны тянулись желтые дома, с другой — темно-красные. И вся разница, во всяком случае снаружи. Одинаковые двухэтажные деревянные постройки с мансардой; между торцами — низкие гаражи или сарайчики, словно нарочно втиснутые, чтобы соединять и в то же время разделять дома.
Человек в джинсовом костюме направлялся к крайнему дому; дальше застройка кончалась, тянулись поля и луга.
